Княжна Тараканова

«Выкуп за голову Растопчина! Расстреливать сотнями! – мыслил Базиль. – Но чем же здесь виноват верный слуга своего государя? Так вот он каков, этот коронованный корсиканский солдат, прошедший сюда, через полсвета, с огнем и мечом! И он был моим идеалом, кумиром? О, как была права Аврора! Скорее к родному отряду… Боже, если б вырваться! Мы найдем средства с ним рассчитаться и ему отплатить».

– Следуйте за мною! – раздался голос ординарца Бертье.

Приемная наполовину опустела. Оставшиеся из свиты сурово и враждебно смотрели на русского пленного.

– Куда? – спросил Перовский.

– Вам велено подождать вне дворца, пока о вас доложат императору, – ответил ординарец.

Базиль вышел на площадку парадного дворцового крыльца. Внизу, у ступеней, стоял под стражей приведенный полицейский пристав. Караульный офицер делал ему допрос.

– Зачем вы остались в Москве? – спросил он арестанта. – Почему не ушли с прочими полицейскими чинами? Кто и по чьему приказанию поджигает Москву?

Бледный, дрожащий от страха пристав, не понимая ни слова по-французски, растерянно глядел на допросчика, молча переступая с ноги на ногу.

– Наконец-то мы, кажется, поймали главу поджигателей! – радостно обратился офицер к ординарцу маршала. – Он, очевидно, знает все и здесь остался, чтобы руководить другими.

Перовский не стерпел и вмешался в этот разговор. Спросив арестанта, он передал офицеру, что пристав неповинен в том, в чем его винят, что он не выехал из Москвы лишь потому, что, отправляя казенные тяжести, сам долго не мог достать подводы для себя и для своей больной жены и был застигнут ночным дозором у заставы.

– Посмотрим. Это разберет комиссия! – строго сказал офицер. – Запереть его в подвале, где и прочие.

XXII

Солдаты, схватив пристава за руки, повели его к спуску в подвал. Они скрылись под площадкой крыльца.

– Могу вас уверить, – произнес Перовский офицеру, – чины полиции здесь ни в чем не виновны; этот же притом семейный человек…

– Не наше дело! – ответил офицер. – Мы исполнители велений свыше.

– Но что же ожидает заключенных в этом подвале? – спросил Базиль.

– Простая история, – ответил офицер, собираясь уходить, – их повесят, а может быть, смилуются и расстреляют.

Ординарец остановил офицера и сказал ему вполголоса несколько слов. Тот, оглянувшись на Перовского, указал на ближнюю церковь Спаса на Бору. Ординарец предложил Базилю следовать за собой. Они, миновав дворец, подошли к дверям указанного храма. С церковного крыльца опять стали видны зарево и дым пылавшего Замоскворечья.

– Зачем мы сюда пришли? – спросил Базиль.

Проводник молча отодвинул засов и отворил дверь.

– Вас не позволено оставлять на свободе! – произнес он, предлагая Перовскому войти в церковь. – Подождите здесь; император, вероятно, вскоре вас потребует… Он теперь завтракает.

– Но зачем я императору?

– Он, может быть, через вас найдет нужным что-либо сообщить вашему начальству… Мы застали здесь тысячи ваших раненых… Докторов так мало, притом эти пожары… Впрочем, я излагаю мое личное мнение… До свидания!

Железная дверь, медленно повернувшись, затворилась. Звякнул надвинутый тяжелый засов. Перовский, оставшись один, упал в отчаянии на пол. Теперь ему стало ясно, его решили не выпускать. Последние надежды улетели. Оставалось утешаться хоть тем, что его не заперли в подвал с подозреваемыми в поджоге. Но что ждало его самого?

Прошел час, другой, к пленному никто не являлся. О нем, очевидно, забыли. Пережитые тревоги истомили его невыразимо. Не ев и не пив со вчерашнего утра, он почувствовал приступы голода и жажды. Но это длилось недолго. Мучительные опасения за свободу, за жизнь овладели его мыслями.

«Что, если в этой суете и впрямь обо мне забыли? – думал он. – Пьяный ординарец Мюрата, без сомнения, уехал, как и адъютант Себастьяни, а караульного офицера могут сменить. Кто вспомнит о том, что здесь, в этой церкви, заперт русский офицер? И долго ли мне суждено здесь томиться? Могут пройти целые дни!»

Предположения, одно мрачнее другого, терзали Базиля. Беспомощно приткнувшись головой к ступеням амвона, он лежал неподвижно. Сильная усталость и нравственные мучения привели его в беспамятство. Он очнулся уже вечером.

Зловещее зарево пожара светило в окна старинной церкви. Лики святых, лишенные окладов, казалось, с безмолвным состраданием смотрели на заключенного. Церковь была ограблена, остатки утвари в беспорядке разбросаны в разных местах. Сквозные тени оконных решеток падали на пол и на освещенные отблеском пожара стены, обращая церковь в подобие огромной железной клетки, под которою как бы пылал костер.

«Боже, и за что такая пытка? – думал Перовский. – За что гибнут мои молодые силы, надежды на счастье?»

Мысли об иной, недавней жизни проносились в его голове. Он мучительно вспоминал о своем сватовстве, представлял себе Аврору, прощание с нею и с Тропининым.