Княжна Тараканова

– Куда вы, Богдан Богданович, едете? Помните, как мы тогда-то встретились с вами, также в степи под Мелитополем? Много воды утекло с тех пор!

– А вы куда?

– На облаву хутора нашей Авдотьи Петровны.

– И я туда же по делу, кстати, разом к ней за речкой и своротим.

– Да-с; не ожидал я от нее. Какова барыня! – сказал Панчуковский.

– А что? Я все это время в отлучках был, по своим овчарням…

Дюжий колонист поправил волосы и стал пугливо ждать ответа.

– Да у нее вчера нашли шестьдесят пять беглых; так и жили у нее слободой. Сегодня продолжают обыск. Это, должно быть, последним подвигом Подкованцева будет.

– Что же, разве с этим добрым Подкованцевым опять что-нибудь случилось?

– Да, говорят, дали ему последнее испытание: коли не выкажет здесь особой бойкости в поимке беглых, его отставят.

– А ваше дело? покража этой баснословной суммы?

– Что за баснословная! еще наживем-с.

Колонист покосился на полковника.

– Что же, едем к соседке?

– А! поедем. Это любопытно!

– Не только любопытно, но и поучительно! – сказал полковник. – Да надо бы его теперь и на церковный хутор нашего отца Павладия направить. Этот священник – известный передержчик беглых; его бы рощу да байраки обшарить.

– Нехорошо, полковник, нихт гут![24] – возразил с горечью честный немец, отъезжая от моста, – вы с ним враг теперь и на него напускаете такие страсти. Вы мстите ему? вы? Фи! нехорошо!

– Так ему и надо; теперь каждый думай о себе.

– У вас же, полковник, все беглые похерены?

– Нечего делать, придется и мне с моими проститься – сам ездил в город, привел уже одну партию настоящих работников; всех переменю, ни одного теперь бродяги не стану держать, ну их к бесу! Только теперь еще молчу; разом всех прогоню…

Полковник с немцем поехали к Авдотье Петровне, над которою стряслась такая черная беда в виде наезда исправника по поручению губернатора.

Отец Павладий между тем в тот день перед вечером был изумлен появлением нежданных гостей.

Он, по обычаю, теперь сидел с утра до вечера в зале, в старом потертом кресле перед окном, читая какую-нибудь книгу, и собирался тогда переместиться на крылечко, где он на воздухе любил ужинать, как во дворе его у кухни произошла суета. Сперва вбежал было к нему, шелестя новым камлотовым подрясником, его племянник – дьячок Андрей. Но Андрей вскочил только в сени, постоял как бы в раздумье и выбежал опять на крыльцо. Слышались голоса; говорил кто-то шепотом. Заскрипели половицы под знакомыми пятками Фендрихова. Слепой друг долголетней жизни отца Павладия вошел, ведомый своим преемником, и, ощупывая стены и притолоки, остановился в зале у дверей. Лицо его изменилось и сияло необычайным чувством радости и ликования.

– Что такое с тобою, Фендрихов? ты на себя стал не похож!

Священник заложил очки на лоб и, ожидая чего-то невероятного, покраснел; руки его дрожали, косичка моталась на затылке.

– Говори же, что там такое? Ну? Что ты глядишь на меня, Андрей?

– Оксана, батюшка… она сама… пришла с Левенчуком! Идите отворяйте церковь, венчайте их скорее!

Отец Павладий встал и вышел в сени. Ему навстречу на пороге поклонились до земли Оксана и Левенчук. Он сперва было не узнал Оксаны. Измученная столькими событиями, она сильно изменилась в лице, но была так же хороша, если еще не лучше…

– Оксана, Оксаночка моя! – залепетал отец Павладий, всхлипывая, дрожа всем телом и крестя лежавшую у ног его Оксану.

– Благословите нас, батюшка, отец наш названый, меня и его благословите! – сказала Оксана, также плача и не поднимаясь.

– Благословите и венчайте; за нами скоро будет погоня! – прибавил Левенчук, – нам либо вместе жить, либо умирать!

– Погоня? Куда? Ко мне! Это еще что? Этого не будет!

– Сюда, батюшка, сюда; мы покинули барку у Лисьей Косы, а сюда приехали на неводской подводе. Нас по барке найдут; мы всю ночь ехали на чумацком возу под рогожами с мешками муки.

– Вставайте, вставайте! Бог вас благословит! Ах вы, соколики мои! Ах ты, Оксаночка моя! и ты, так вот, это как есть, на возу-то тряслась…

Священник не договорил. Он не мог без слез видеть своей нежно любимой питомицы. Она стыдилась глаза поднять.

– Нужда, батюшка, всему научит! – грустно сказала Оксана, – неволя как добьет, то и воля не всегда лихо залечит!

– Андрей! Фендрихов! живо! Ключи где? Отпирайте церковь! Огня давайте да в кадильницу ладану!

Слепой и зрячий дьячки засуетились. На дворе наступила ночь.

– Свидетели есть у вас?

– Вот их милость будет! – сказал Левенчук, указывая на молодого дьячка, – наш возница-неводчик заручится тоже, и довольно, – а тетка Горпина?.. Она еще жива? Дитя ее живо?

– Живы, живы! хорошо. Поспешайте, а я вот ризу возьму.

Левенчук пошел звать подводчика. Оксана вздыхала, крестилась, подходила к каждой вещице в комнате, трогала ее, пыль с нее обметала, целовала и слезно плакала-плакала.

– Здравствуйте и навеки прощайте! – шептала она.

– Расскажи же ты мне, Оксана, как это тебя украли? – спросил священник сквозь двери, наскоро переодеваясь в спальне.

Оксана передала все, что могла успеть.

– А он-то, антихрист, он-то? изверг-то этот? Как он-то мучил тебя?