Княжна Тараканова

— Ну до чего хороша, отбоя от женихов не будет! — говорит Екатерина и с улыбкой обращается к графу: — Вы редко посещаете меня, Ваше сиятельство, но я часто думаю о нас, о нашей жизни. Вот и дожили до революции… Наказал Господь… Вот и увидели, батюшка, как чернь на глазах благодушествующих монархов отрубила голову христианнейшему королю… А ведь началось-то все при нас с тобой. Со слов наших поспешных о свободе, о просвещении… Да и сама я, что самое смешное, всю жизнь посвятившая себя идее самодержавия, как безумная, повторяла все эти злые умствования французских мудрецов и гиппохондриков — Руссо и прочих… И вот теперь, в старости, я узнала: свобода лишь призрак обманчивый, ведущий к хаосу и к бездне. А эти наши разговоры о реформах… О, теперь я поняла… Бойтесь перемен, самодержцы! Ибо лучшее всего лишь враг хорошего.

Алексей Григорьевич с почтительной усмешкой слушал императрицу.

— Да тебе это все неинтересно… рысаки!.. — Она засмеялась. — Прости, мой друг, но я все больше чувствую, что совсем одна. Они все умерли, не с кем поговорить… Они все ушли…

Неслышно открылась потайная дверь в стене, и появился черноволосый красавец, этакий «изящный французик», Платон Александрович Зубов, князь, генерал-адъютант, последний фаворит Екатерины.

— Ах, Платон, душа моя… — начала императрица.

Увидев Орлова, фаворит сделал капризную гримасу и исчез в стене.

— Ох, своенравный ребенок… Да-да, знаю, ты с ним не ладишь, Алексей Григорьевич. А я всегда мечтала, чтобы вы все… все дружили… Этот гениальный ребенок так скрашивает мое одиночество. — Она вздохнула. — Вечная весна! — Она улыбнулась. — Кстати, все хочу спросить тебя, граф: почему ты живешь один? Жена твоя померла уж давно… Ты здоров, слава богу. И вообще богатырь хоть куда! Да и дочери твоей лучше будет. — Императрица нежно взглянула на девочку, игравшую с собачками. — Решайся, граф, я так люблю устраивать чужие браки…

— Не могу, — усмехнулся граф, — после нее — все… Жену взял, думал — получится… И — ничего! Все пустое.

Императрица с изумлением поглядела на него, а граф бессвязно шептал:

— Будто опоила она меня. Забыть ее не могу… Вот ведь как оказалось-то: во всю жизнь только ее и любил…

Екатерина глядела на него с возрастающим удивлением.

— Ты о ком… Алексей Григорьевич?

— Да ты что, матушка?.. — прошептал Орлов.

Екатерина продолжала смотреть на него с величайшим изумлением.

— Ваше величество… Неужто всерьез… не помните?..

— Ах, Алексей Григорьевич, — благодетельно сказала императрица. — Мы учредили три десятка новых губерний, выстроили, почитай, сто пятьдесят новых городов, заключили четыре десятка мирных трактатов… А сколько было войн и побед!.. И притом писали прозу, стихи, пьесы… Ну как тут нам все в голове удержать-то? — И она засмеялась и совсем ласково сказала: — Не сердись, Христа ради, Алексей Григорьевич, но… не помню.

Ветер, ветер метет снег по двору Петропавловской крепости, где когда-то был Алексеевский равелин и была та могила…

И заброшенная часовня во дворе разрушенного Новоспасского монастыря…

И старинный шандал с экраном в том таинственном старом доме: она томно склонила прекрасную головку, и все гадает, и все глядит в серебряный таз на маленькие кораблики с горящими свечами…