Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы

Граф Михаил Гаврилович, с детства болезненный и хмурый, сухо принял шутку Олсуфьева, но вежливо раскланялся с Трубецким.

   — Не имея чести знать вас, граф, лично, — сказал Никита Юрьевич не то заискивающим, не то одобряющим тоном, — я ещё в Москве много слышал о ваших занятиях. Вы изволили перекладывать на наш русский язык Тита Ливия. И хотя я не имел случая прочесть ваше переложение, но, будучи знаком с подлинником, не могу не отдавать справедливости вашему труду и терпению, особенно в объяснениях и комментариях, которые, как мне в Москве говорили, переданы превосходно, в такой даже степени, что такой знаток римского языка, как отец архимандрит Гедеон, признает это переложение образцовым. Не будете ли столь добры, граф, не доставите ли мне случай ближе узнать ваш прекрасный и почтенный труд.

Михаил Гаврилович машинально, но с чувством удовольствия улыбнулся.

   — Поставлю за долг, поставлю за долг, — проговорил он, пожимая Трубецкому руку. Его перебил Олсуфьев.

   — Ну, начал!.. — смеясь, сказал он. — Ты, граф, его не слушай. Объегорит ни за грош! Недаром мы его Егоркой прозвали! Так напевать начнёт, что на-поди! И не придумаешь, что он выдумает! Ну да ведь мы, верно, не последний раз видимся? А теперь нам некогда! Поспешим, Михаил Гаврилович, ведь его не переслушаешь!

Таким образом приступил к своей служебной и общественной деятельности князь Никита Юрьевич. У графа Гаврилы Ивановича он стал чуть не ежедневным, любимым посетителем; сошёлся с его сыновьями, зятьями и дочерьми. Старику умел угождать, как никто. Павел Иванович Ягужинский говорил, что из молодых людей только и есть порядочный, что он, Трубецкой. Сблизился он и с своим зятем, Алексеем Михайловичем Черкасским, да так сблизился, что неуклюжий, толстоватый гурман Алексей Михайлович без него скучал и, несмотря на всю свою скупость, ему помогал, и много помогал.

Граф Таврило Иванович скоро в нём стал души не чаять, больше сыновей своих любил и хлопотал за него везде, где только мог.

В 1724 году Пётр Великий вздумал короновать свою вторую супругу в Успенском соборе в Москве. Мотивом этого решения выставлялись её заслуги во время Прутского похода, её постоянное самоотвержение во время нередких и весьма тяжких болезней, которым подвергается Пётр, наконец, надежда, за смертью царевича Алексея Петровича, иметь прямого наследника от любимой жены.

Сущность же дела заключалась в том, что Пётр привязался к Екатерине всею душой, полюбил её искренне, хотя, разумеется, видел, что она ни в чём ему не соответственна.

Но Екатерина далеко не понимала того величия, которое предоставляется ей этим предложением. Она даже не желала этого торжества и готовилась к нему только в исполнение его воли, не смея ему противоречить. Не один раз под рукой она выдвигала перед ним различные препятствия, которые Пётр должен был отстранять. Однажды, впрочем, предположенное чувство чуть не расстроилось или, по крайней мере, чуть не отдалилось на весьма неопределённое время из-за такой ничтожной причины, как кучер. Екатерина вообще боялась ездить и ездила только со своим кучером, к которому уже привыкла и на которого надеялась. Пётр между тем, желая возвеличия любимой им особы, старался достигнуть, чтобы предположенное выполнение священного обряда происходило с возможно большей торжественностью. Неизвестно, откуда достал он описание церемониала, которым сопровождалось коронование какой-то германской (римской) императрицы. Этим церемониалом он захотел руководствоваться при короновании своей второй супруги. В этом церемониале было назначено, что кучер коронуемой государыни должен быть в чине полковника. А как кучер Екатерины не имел этого ранга, то следовало назначить полковника, который должен был везти коронуемую государыню. Полковник был назначен. Но вследствие этого назначения Екатерина на коленях умоляла отложить торжество, так как она боялась ехать с неизвестным ей кучером. Пётр готов был рассердиться, но, взглянув на её бледность, видимый страх и страдание, он признал за лучшее отстранить встреченное препятствие тем, что произвёл всегдашнего кучера государыни в полковники.

Встретилось новое препятствие. В церемониале было сказано, что у входа во внутренние покои караул занимали кавалергарды; кавалергарды же замыкали шествие и охраняли приготовленные для коронования регалии. В России кавалергардов не было вовсе. Гвардию составляли только Преображенский и Семёновский полки. Нужно было создать кавалергардов. Пётр решил учредить эскадрон их при Преображенском полку, формируя их из преображенцев, способных к верховой езде.