Князи в грязи

— Да, пожалуйста! Была у меня девушка, лет двадцать назад. Или что-то около того. Встречались. Даже жить вместе начали. Да, какой там начали! Два года вместе прожили. Потом она стала обижаться, что в ЗАГС не веду, внимания стал уделять меньше, взяла свои вещи и ушла. Я хотел ее вернуть. У дома ждал, цветы в ручку двери засовывал. На работу к ней ездил. А она — как отрезала. А месяца через два позвонила и сказала, что если я ее не оставлю в покое, то новый ее со мной разберется. Я спросил, кто он такой, разбираться чтобы? Из бандитов? Она отвечает: «Нет, из ФСБ». А потом он мне позвонил. И четко так объяснил, что либо я ее оставляю в покое, либо он «со товарищи» меня укатают лет на десять. Я пошутил, мол, как японского шпиона? А он так спокойно мне отвечает: «Нет, как российского бизнесмена». Я понял, дядя не шутит. Ну, и отвалил. Потом всю жизнь ее вспоминал. Может, она единственная и была, которую я любил.

— Как ее звали? — еле выговорил Алексей.

— Оксана. А что?

— Нет, ничего…

Алексей как-то неестественно стал выгибаться назад, тело напряглось и сразу обмякло. Рука бессильно упала с кровати и несколько мгновений раскачивалась словно маятник. Алексей потерял сознание.

— Сколько тебя не было? — спросил Павел, как только каталка с Алексеем въехала в дверь палаты.

— Да недолго. Вот сестренка говорит… — Алексей приветливо улыбнулся медсестре, тащившей каталку со стороны головы, — минут сорок. Так что, пока еще вместе полежим.

— Я не против. Одному как-то совсем тоскливо.

Медсестры переложили Алексея на постель, пожелали больше не болеть и вышли из палаты.

— Тебе не кажется, генацвали, что пожелание нам «не болеть» как-то по-садистки прозвучало.

— Ну, не злобствуй ты! Они добрые. И честные.

— Почему это они честные, генацвали?

— Мне вот та, что по полнее, когда мы одни в реанимации остались, честно на мой вопрос ответила. Я спросил, почему я так часто стал сознание терять? Она ответила — опухоль растет, жидкость какая-то там выделяется, заполняет черепную коробку, давит на мозг…

— А ты этого не знал? — весело, будто о футболе говорили, спросил Павел.

— Не это важно. Важно то, что она предупредила — любой следующий обморок может перейти в кому. А это значит, что, во-первых, боли меня не ждут, и ампулочка мне не понадобиться. А во-вторых, что теперь точно я должен все дела закончить. А одно такое дело у меня есть. Точнее, теперь уже два.

— Построить коммунизм в одной отдельно взятой стране?

— Погоди хохмить, Паша. Может, я завещание имею в виду.

— А ты что, его еще не составил? Не отписал, кому ковер, кому стиральную машину? Вах, генацвали, как забыть мог?

— Я повторяю, погоди хохмить. Остряк. Тебя это тоже касается.

— Меня нет — я завещание составил еще три месяца назад.

— И кому же, позволь поинтересоваться?

— Стандартно. Детскому дому одному. Подмосковному. У меня дача недалеко. Я пару раз тамошних детей на прогулке видел. Аж сердце сжималось. Знаешь, что я сделал, чтобы бабки мои не разворовали? Деньги завещаются Детскому дому, но с тем условием, что каждому воспитаннику, достигшему восемнадцати лет, покупают однокомнатную квартиру. По сегодняшним ценам, думаю, лет на двадцать на всех выпускников хватит.

— Это все, конечно, здорово, Паша. Но у меня другое предложение есть.

— А тебе-то что до моих денег?

— Мне надо сына, Мишу, обеспечить. Вот ты мне и поможешь.

— Ты хочешь…

— Павел, не перебивай! Я сделку предлагаю. Ты завещаешь сыну один миллион долларов, а я тебе отдаю ампулочку. То есть за миллион ты получаешь право на безболезненную смерть.

— Что ты… Бред какой-то. Я для себя решил, что никому, понимаешь, никому конкретному, деньги мои не достанутся. Мне люди столько зла причинили, что выбрать среди них достойного я не могу. И не хочу. Вот пусть лотерея будет. Ты хороший мужик, Леша, но прости…

— Я, может, совсем и не хороший, Павел. По крайней мере, для тебя. Только не перебивай! Я говорил тебе, что полюбил одну женщину? Мишка ее сын. От меня.

— Так мне-то что ты плохого сделал? — Павел недоуменно смотрел на Алексея, явно решив, что тот сошел с ума.

— А то, Леша, что звать ее Оксана. И что звонивший тебе эфэсбэшник — это я. Вернее, я, конечно, в ФСБ никогда не работал. Но звонил тебе и представился сотрудником КГБ кстати, а не ФСБ, именно я. Извиняться не буду. Мы боролись с тобой за одну женщину. Ты ее упустил, я добивался. Так что все по-честному. Битва двух самцов за самку. Ты же материалист, в Бога, в судьбу не веришь. Я оказался смышленее. Ты спасовал. Все честно! Но она, Оксана, не виновата. И сын ее не виноват. А ему лечится надо!

— Ты это все придумал, когда в реанимации лежал?

— У Оксаны родимое пятно под правой грудью. Так?

— Да, но…

— У меня, Павел, мало времени. Медсестра через десять минут… — Алексей посмотрел на часы. — Нет, через пятнадцать, приведет сюда главного врача. С бланком для завещания. Решай!

— Погоди, но…