восприятие. Она <замыкала накоротко> повседневное сознание на часы, дни и
даже недели, перед глазами открывалась пустыня... <Псимволическая> магия
оказывала действие на человека, стирая грань между актёром и изображаемым
им существом.
Подобная метаморфоза играла также значительную роль среди берсеркеров
и вервольфов - происходила она иногда сознательно, иногда нет. Эти воины
носили волчьи шкуры, ремни их были спялены из волчьего волоса, они пили
особые напитки, в которые, вероятно, подмешивались наркотические вещества.
В 1691 году в теперешней Латвии произошел такой случай: старый
крестьянин по имени Тьез вдруг начал постоянно рассказывать о том, что он
является членом стаи вервольфов, о том, как одевая волчьи шкуры они
превращаются в волков, приобретая при этом невиданную силу, о том, как они
охотятся на настоящих или воображаемых врагов, как рвут на части животных
или спасаются от собак.
Этот старик в свои восемьдесят все ещё был вервольфом и хотел перед
смертью передать свою силу молодому преемнику. Он сам был посвящен в
вервольфы таким же старым крестьянином, передавшим ему свою волчью шкуру.
Отныне в определённое время года - в частности, в зимнее и летнее
солнцестояния - он должен был обращаться, будь то по своей воле, или нет,
в волка. Выбора у него не было, и хотел ли он использовать свою силу или
нет, не имело значения, даже если бы он решил бороться с ней.
<В старину жили на свете молодцы, которые в особый день надев
колдовскую шкуру, превращались в вервольфов. В обычной жизни же были они
такими же, как и все, а может и лучше: были они добры и дружелюбны и
никогда не причиняли никому вреда. Но когда принимали они волчью личину,
нужно было опасаться их. Многие из этих несчастных хотели избавиться от
проклятых шкур, но...>
Г.Гойе, Р.Фольтер <Фламандские былины>
II
Упоминания о <Дикой Охоте>, стае мрачных силуэтов призраков-воинов,
мы находим во многих легендах. На своих конях они мчатся ночью по лесам,
ведомые Одином, одноглазым покровителем мёртвых, или же женщиной-всадницей
- в христианские времена трансформировавшиеся в архангела Михаила и его
воинство. Чёрными всадниками, несущимися по грозовым облакам, были души
падших воинов, возвращающимсия в родной край в определённое время - чаще
всего во время зимнего солнцестояния, когда в течение двенадцати дней на
землю приходят призраки, а также во время карнавала, называемого Фашинг
(Fasching).
Австрийскому фольклористу Отто Хефлеру в своих книгах <Тайные
обрядовые сообщества германцев> и <Культы перевоплощения> удалось
доказать, что <Дикая Охота> была не мифологической интерпретацией бурь,
гроз или птичьих стай, как полагали многие исследователи, но являлась
союзом мифологии и фольклора, мифа и реальности, а также важнейшим
элементом нордических мистерийных культов.
В этих легендах он усматривал упоминания о первобытных, подчас диких
обычаях, в которых принимали участие молодые, как правило, неженатые люди
на празднества и гуляния. Они образовывали некие союзы, и то, чему в них
учили, должно были оставаться тайной за семью печатями - разительное
сходство с тайными средиземноморскими культами.
Хефлер также отмечал некоторое сходство этих культов перевоплощения в
животных и демонов, с культом Митры, в котором посвящённые различного
уровня носили маски львов и воронов. Таким образом юноши олицетворяли души
своих далёких предков. Хефлер подчеркивал, что в германском
Weltanschauung, как и во многих других дохристианских культурах не
существовало чётких границ между этим и загробным миром - эти границы были
весьма размыты. Обычаи этих культов были весьма жестокими. Употребляя или
же нет наркотические вещества, их члены достигали тевтонской ярости,
которую Хефлер называл <сознательным экстазом ужаса>, который мог доходить
до различных крайностей:
<Этот тип религиозного <расширения реальности> вовсе не являл собой
лишь удовольствие, получаемое от оргии, но был скорее своеобразным долгом
перед умершими. ...В экстазе рушились границы индивидуального сознания, но
не границы порядка: человек должен был достичь надиндивидуальной общности
с умершими>
<В германских племенах берсеркеры олицетворяли необузданную страсть,
воображение, вдохновение, что для полноценного существования общественного
организма не менее важно, чем консервативная функция, которую исполняли
более взрослые родичи или же старцы.>
Георгий Думезил
Любопытные детали, касающиеся <Дикой Охоты> были найдены мною в
диссертационной работе Кристины Иоханнессен, посвящённой нордическому
молодёжному костюму. В Норвегии <Дикую Охоту> называли <Оскорей>,
<Оскорейди>, <Оскорейен>. Это слово, более не употребляющееся в
современном норвежском, означало <ужасающая скачка>, <громоподобная
скачка> или же <скачка Асгарда>, все эти коннотации взаимно дополняли одно
и то же понятие.
Кроме того, выясняется, что в Норвегии вплоть до конца прошлого
столетия (!) среди молодых людей существовал обычай на праздники носить
шкуры, меха и маски.
<Неистовая скачка, как правило, заканчивавшаяся погромами и
разрушениями, была естественной вещью для этих людей. Но в то же время, в