Князья мира сего

— Слушайте, — сказал извозчик, — я как-то ел бифштекс в этом ресторане. Если вы действительно голодны, то лучше заезжайте сначала в седельную лавку.

— Я сыщик, — сказал я, — и никогда не ем. Поворачивайтесь.

Как только я вошел в ресторан, я почувствовал по линиям моей руки, что я должен остерегаться большого краснорожего дурака и что я потеряю крупную сумму денег.

Солли здесь не было. Не было и гладко причесанной кассирши.

Я сел и жду. Через час они подъезжают на извозчике и входят, держась за ручку. Я говорю Солли: «Нельзя ли в уголочек на пару слов?». Он улыбался во весь рот, но это не я вызвал улыбку.

— Она величайшая женщина, которая когда-либо нюхала воздух, — сказал Солли.

— Поздравляю, — сказал я. — Я хотел бы получить мою тысчонку, если можно.

— Послушай, Люк, — сказал он. — Я что-то не вижу, чтобы я блаженствовал под твоим покровительством и руководством. Но я сделаю для тебя все, что могу… все, что могу, — повторил он. — Мы повенчались с мисс Скиннер час назад. Завтра утром мы уезжаем в Техас.

— Великолепно, — сказал я. — Осыпаю вас рисом и желаю тебе быть членом Конгресса. Но не покрывай так густо сантиментами наши деловые отношения, а то их совсем не видать стало из-под любовных чувствий. Как насчет моего гонорара?

— Миссис Милльз, — говорит он, — вступила во владение всей моей наличностью и бумагами, за исключением шести долларов. Я сказал ей, сколько я уговорился с тобой заплатить тебе. Но она говорит, что это безнравственная и незаконная сделка и что она по ней не заплатит ни одного цента. Но я не хочу, чтобы ты был обижен. У меня на ранчо сейчас восемьдесят семь седел, которые я купил во время этой поездки. Когда я приеду, я выберу лучшие шесть седел и пришлю тебе.

— И прислал? — спросил я, когда Лукулл кончил.

— Прислал. Царям ездить на таких седлах. Эти шесть, которые он мне прислал, должно быть, стоили ему три тысячи долларов. Но где рынок для них? Кто их купит, кроме этих раджей и князей из Азии или Африки? Они у меня все переписаны на бумажке. Я знаю каждого чумазого царька и каждого копченого князька от Минданао до Каспийского моря.

— Но ведь между приездом одного и другого проходит много времени? — спросил я.

— Они стали приезжать теперь чаще, — сказал Полк. — Стоит одному из этих черномазых цивилизоваться настолько, чтобы отменить сожжение вдов и перестать сморкаться в свою бороду, как он уже объявляет себя Рузвельтом[3] Востока и едет сюда изучать наши университеты и коктейли. Я продам все седла. Вот смотрите.

Он вытащил из внутреннего кармана туго сложенную газету с обветшавшими и обвалившимися углами и показал мне заметку:

— Прочтите, — сказал мне поставщик королевских дворов.

Заметка гласила следующее:

«Его высочество Саид-Фейсал-Бин-Турки, имам мускатский[4] — один из наиболее прогрессивных и просвещенных правителей Старого Света. Его конюшни содержат более чем тысячу лошадей чистейшей персидской крови. Говорят, что этот могущественнейший монарх собирается в скором времени посетить Нью-Йорк.»

— Вот! — с триумфом сказал мистер Полк. — Мое лучшее седло все равно как продано — это, которое с бирюзой по краям. Нет ли у вас трех долларов на короткое время?

Случилось так, что три доллара у меня были. Я дал.

Если эти строки попадутся на глаза имаму мускатскому, да побудят они его поспешить со своим визитом в страну свободы. Иначе, боюсь, я пробуду в разлуке со своими тремя долларами более чем короткое время.