Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси

Борис в это время присматривался к ведуну, пытался понять, откуда у человека такая сила, почему Бог наградил так щедро, приравнял к святым духам. Но знал Борис за Сильвестром и то, что, помимо умения предвидеть, он был ещё хорошим умельцем, знал тонкие ремесла: оружейное да ювелирное. Однако сие мало интересовало Бориса. Нужен ему был Сильвестр как лазутчик, как исполнитель его тайной воли. Надёжен был во всём этот лихой ярославский гость.

— Спасибо, государь-правитель, — ответил Сильвестр. — Как всё узнал, так и сделаю. Завтра к вечеру в Боровске буду, на постоялом дворе приткнусь, келаря с обозом ждать.

— В таком разе иди.

— Иду, боярин, — ответил Сильвестр.

Борис в этот миг лишь мельком глянул в оконце, а Сильвестра уже и след простыл: ни половицы не скрипнули, ни дверь не шелохнулась.

— Наваждение, — поёжился от озноба Борис. Он осмотрел ставец, да в нём и мышь не спрячется, и вышел на стройку Белого города.

Сильвестр со сборами не замешкался. Спустился к Москве-реке и берегом прошёл в Китай-город, на торжище. Там купил плащ с капюшоном, в каких ходят странники, в оружейном ряду выбрал сулебу болгарских мастеров, тут же заглянул на кружечный двор, медовухи выпил: за удачу в пути. Ходил по базару приметный человек, все на него внимание обращали, даже шиши объезжего дворянина Зюзина, коим в круг входило всяких тёмных людишек высвечивать, глаз с Сильвестра не спускали. Да только как с непутёвого-юродивого, божьего человека. А он и казался всем таким, куда и басота делась: рыж, лохмат, криворот, зенки лупатые, шалые, скособоченный и хромой. Ночами нечистую силу пугать хорош. Пришёл в горшечный ряд и поёт:

— Ще куплю хлеба печёного, сала копчёного, зелья кручёного, овса нетолчёного.

С тем присловьем появился в конном ряду. Выбирал коня недолго, купил неказистого, пегой масти, ан сухопарого да на ногу лёгкого. Да ещё с хитринкой в глазах, под стать новому хозяину. Седельце тоже не ахти какое красное выбрал, но крепкое и удобное. Припасы дорожные будто сами собой в суму перемётную собрались, перекинул её через луку и — в путь.

Как через заставу проходил, стражники над ним посмеивались: идёт мужик лапотный, козла ведёт, козёл упирается, рогами норовит мужика поддать, мужик взбрыкивает, за мягкое место хватается. Стражники хохочут, за животы взялись. Да тут же мигом бледнеть со страху начали: мужик-то и не мужик, а воин в доспехах, на боевом коне. Ишь, поскакал словно ветер, в ушах свистит! Поди догони! А кто вдогон пойдёт? Нехай его скачет, нечистая сила. Благо объезжего нет вблизи.

* * *

Той порой и Николай готовился в путь. Иов благословил его, наказал с первой же оказией слать вести в Москву. Он наградил Николая деньгами, подарками, конём, одеждой. На прощание сказал:

— До Боровска пойдёшь с обозом. А в Боровске тебя ожидает попутчик Сильвестр. Ему всё ведомо, с чем ты идёшь. И в Антиохию тебя проводит, и в Царьград пойдёт.

Услужитель Иова проводил Николая до Пафнутьевского подворья. Оттуда вскоре же вышел обоз Пафнутьева монастыря. Николай располагался в возке рядом с келарем. Как выехали из Москвы, задремал на мягком сене. Конь его шёл следом за возком на поводу. К реке Наре подошли уже затемно. Да путь продолжали. Видел зоркий келарь, что за обозом в вечерней мгле тени какие-то стали мелькать. Их было трое, тех татей ночных. Они не нагоняли обоз да и не показывались вблизи, пока брод не миновали да на подъём не пошли. Тут и налетели, словно волки, да к келарскому возку, схватили Николая с лёту, по голове ударили и — в лес. Пока монахи из-под горы поднимались — келарь-то впереди ехал, — татей и след простыл. И успел-то Николай раз крикнуть что-то по-своему.

Пропали тати, как ночные тени, а какие они навыгляд, келарь не смог бы описать: кони — вороные и сами все в чёрном да проворные, как духи. Ну есть кромешники-опричники. Только мётел у седел не было. Это келарь заметил.

А как страх за свою жизнь миновал, то подумал келарь, что надо митрополита уведомить о беде, постигшей греческого гостя. И повелел келарь одному из монахов вернуться в Москву на коне странника, явиться в митрополитовы палаты и рассказать, как тати украли Николая.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ ПАТРИАРХ ИЕРЕМИЯ

Николай-грек так и сгинул. Сколько служилые люди Разбойного приказа ни искали следов — не нашли, будто в воду канул. Подозревали, что сей разбой учинили людишки Богдана Бельского. И правителю Борису об этом его дядя Семён Никитович говорил. Да Борис сказал коротко: «Коль не схватили за руку, не судите».

Бориса больше тревожило то, что от Сильвестра не было вестей. И о нём никто ни слова не приносил. Вот уже и год миновал — нет Сильвестра. Нет послов из Антиохии, из Царьграда.

Но слухи о делах в Царьграде доходили до Москвы такие, что и верить им не хотелось. Будто бы магометане изгнали из Царьграда первосвятителя Иеремию, запретили в главном Вселенском соборе Айя-София появляться христианам, подвергают гонению христианских священнослужителей. Слухи эти были устаревшие и цены не имели.