Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси

Князь Василий — другое. Он и весь род Шуйских какой год уже в тайной опале от Бориса. Пойдёт ли князь Василий против истины в пользу Бориса при расследовании угличского дела? Иов был убеждён, что Шуйский даже ижицей не поступится в угоду лжи.

Смущало Иова одно. Выходило, что Борис нашёл-таки снисхождение у Шуйских за свои деяния. Это он помог жениться младшему брату Шуйских Дмитрию на своей юной свояченице, сестре его жены Марии. Да что женитьба! Не без участия, вернее, по воле Бориса Годунова Дмитрию было пожаловано боярство. И возникло у Иова сомнение по поводу князя Василия: отступится князь. Надо же выплачивать долги за младшего брата. И оставалось лишь надеяться, что верность царю, честь князя и долг христианина возьмут верх над корыстью.

Рассудив подобным образом, Иов не мешкая отправился к Василию Шуйскому. А на Крутицкое подворье к Геласию послал проворного дьякона Николая.

Князя Шуйского Иов нашёл только в полдень в Государевом Совете. Каждый день бояре и дворяне московские просыпаются летом с восходом солнца и идут в Кремль, присутствуют в Совете с утра и долгие часы. Сюда часто приходил царь перед обедней и с Совета шёл в Благовещенский собор на богослужение. Бояре и дворяне — члены Совета, сопровождали царя в собор.

Иов отвёл князя Василия в сторону, сказал:

— По воле государя, князь Василий, тебе следует ехать в Углич на допыт. При тебе будут митрополит Геласий, окольничий Клешнин и дьяк Вылузгин.

— Воля государя превыше всего, святейший. Выеду сей же час. И пусть государь верит, что сделал правильный выбор, — ответил князь Василий.

— С Богом, сын мой. Да не согреши в угоду дьявольским силам, — предупредил патриарх и осенил князя крестом. Ему больше не хотелось общаться с Василием Шуйским, и он не задержался в Совете, где и в другое-то время не любил бывать.

Иов снова почувствовал желание побыть одному. Вольно или невольно, он становился одним из главных судей угличского дела. И он стал готовиться к тому, чтобы свершить правый суд. Над кем, сие для патриарха не имело значения, было бы наказано зло детоубийства да правда к свету поднялась.

А в палатах Иова ждал дворецкий царя Григорий Васильевич Годунов. Домоправительница патриарха, суровая, вечная старушка Серафима, встретила его на пороге.

— Батюшка мой любезный, тебя ждёт окаянный Григорий Васильевич. В моленной сидит.

Патриарх, не разоблачаясь, прошёл в домашнюю церковь. Там он увидел коленопреклонённого дядю Бориса Годунова. Он сразу встал, как только вошёл патриарх. Вид у Григория — краше в гроб кладут. «С чего бы? И с чем пожаловал?» — спросил себя Иов.

В роду Годуновых это был самый добрый, совестливый и безобидный человек. За эти душевные отклики и любил царь Фёдор своего дворецкого. Но в последнее время, а встречались они почти каждый день, Иов заметил, что душевный покой Григория нарушен. Был он похож на рыбу, которая мечется-снуётся подо льдом в поисках отдушины.

«И на исповедь какую неделю не приходит», — мелькнуло у Иова. Он спросил:

— Что привело тебя, сын мой? — И осенил Григория крестным знамением.

— Страх кары Господней, святейший владыко.

— Блажен человек, которому Господь не вменит греха и в чьём духе нет лукавства, — тихо произнёс Иов.

— Убьёт грешника зло, и ненавидящие праведного погибнут, — ответил Григорий.

— Покайся, сын мой, облегчи бремя души.

— Ради имени твоего, Господи, прости согрешение моё, ибо велико оно, тянет в пучины адовы.

В покои патриарха приходили с покаянием именитые бояре, дворяне, дьяки, но Иов хорошо знал их «искренность». Они каялись в мелких грешках, но скрывали даже прелюбодеяние. А уж если и признавались, то требовали от патриарха, чего не надо требовать — клятвенного заверения в тайне исповеди. Но ещё никто и никогда не покаялся в свершении тяжкого преступления. Здесь страх был господином. Ему и только ему подчинялись грешники, в остальном уповая на «авось». Авось грех не будет раскрыт.

И впервые за многие годы службы Иов становился тайным поверенным злого умысла, навеянного разве что нечистыми силами. Иов это понял, ещё не выслушав Григория Годунова.

— Что тяготит твою душу, сын мой? Излей её мне и Господу Богу, — Иов положил на голову Григория тяжёлый золотой крест и жал его до той поры, пока дворецкий не опустился на колени. — Не косней, не испытывай терпения Господа Бога, мужайся, и да укрепится сердце твоё.

И потекло покаяние Григория Годунова. И с каждым его словом душа патриарха всё больше леденела от ужаса. Ему казалось, что он вот-вот упадёт и душа расстанется с телом.

— ...И тогда они позвали меня и велели думать, как извести отрока, какими ядами-снадобьями лишить жизни, чьей рукой вложить в уста царевича зелья. Я заливался слезами, отказывался. Меня упрекали, что я пособник зла и мракобесия, что как был опричником-кромешником, так и остался им, да прикидываюсь святошей. Низвергни, Всевышний, на мою голову громы небесные. Да не простит Всевышний во веки веков мой низкий грех! — воскликнул Григорий. И уронил голову на пол, стал биться ею.