Князьки мира сего

А что Светлана? Говорит: «по-моему, и так ясно». Да ничего, моя милая, не ясно! Все не те, за кого себя выдают. Напялила платочек и юбочку? Надела бюстгальтер и свободную кофточку? Хочешь нарожать детишек? Да ты можешь быть кем угодно! От неудачницы, которая даже с хорошей фигурой не смогла найти себе нормального мужика, до мунитки, мечтающей родить хоть одного ребёночка от девяностолетнего косоглазого старикана — «Господа Второго Пришествия и Истинного Родителя»[3], по его собственному заявлению.

Вдруг нехорошие ироничные мысли куда-то ухнули, и Пётр осознал, что стоит перед дверями неизвестной ему часовенки, закрытой по причине ночного времени. Он словно очнулся от какого-то наваждения. Света — его первая любовь. Почему он перестал ей доверять? Потому что она сильно изменилась? Но изменилась она в лучшую сторону. Стала задумываться о небе. Как она сказала? «Небо заглянуло внутрь меня»? Нет, это не похоже на сектантский штамп. Её заинтересовала философия.

Да, у них со Светой отношения развивались не слишком бурно. Не как у Ромео и Джульетты. Не было бросания в омут, отречения от прошлой жизни и т. п. Но всё равно, она — его первая любовь. И, возможно, последняя. Любовь была! Немножко рациональная, немножко практичная, но с принятием недостатков другого и с самопожертвованием, наступанием на свой эгоизм. И эта любовь не утеряна безвозвратно, она жива, только руку протяни и ощути её дыхание. И как это ни удивительно, но они сохранили верность друг другу. Почему Света появилась в его квартире именно сейчас, когда события развиваются так стремительно, и будущее Иваненко туманно?

Он стал отходить от часовни, и мерзкие мысли снова полезли в голову. Осознав это, Пётр вернулся и стал прогуливаться рядом с часовенкой взад-вперёд. Вскоре он почувствовал любовь и к майору, и к Алексею с Ольгой, и даже к Булыгину с Кривовым.

«Шалят нервишки-то, шалят!» — раздался голос у него за спиной. Иваненко резко обернулся, но улица была пустынна. Он быстрым шагом направился домой.

У автобусной остановки кого-то били ногами трое кавказцев. «Стоять, милиция!» — крикнул следователь, выхватывая пистолет. Но кавказцы, как трусливые павианы, резво юркнули в темноту.

Иваненко помог человеку подняться и услышал знакомый до боли голос своего лучшего друга.

— Моя милиция меня бережёт? — ухмыльнулся Вадик. — Какими судьбами?

— Да вот, провожал девушку, возвращаюсь домой, а на автобусной остановке какого-то придурка «чёрные» дубасят…

— Право, не стоило беспокоиться, я бы и сам как-нибудь… — паясничал Вадим, подбирая выбитую из руки монтировку. У тротуара стояло его такси с распахнутыми дверцами.

— Опять не заплатили?

— Угадал. Уроды чернож…е! Любят кататься за чужой счёт.

— Уходил бы ты из этого бизнеса, старик! — приговаривал Пётр, бережно усаживая друга на сиденье. — В этом-то бизнесе, да с твоим характером! Удивляюсь, как ты ещё жив до сих пор…

— Сам удивляюсь. Садись, подвезу. Ты куда запропал? Сто лет в бильярдную не ходили!

— Ну, по поводу ста лет, это ты загнул. Никак не больше полутора месяцев.

— Ври больше! Последний раз в июне рубались, ещё жара тридцатиградусная стояла! А о какой такой девушке шла речь?

— Светка объявилась.

— Мать моя обезьяна! Это дело надо обмыть! Кончится смена, я к тебе заеду. В седьмом часу утра — самое оно мозги прочистить. Как поёт твой БГ, «рано с утра, пока темно и мир ещё в постели, чтобы понять, куда идти, чтобы понять, зачем идти, без колебаний прими сто грамм и ты достигнешь цели».

— Ты чего, дальше работать собрался? Псих! Кровь хоть с морды сотри, а то всех клиентов распугаешь.

— Большинство моих клиентов сейчас в таком состоянии, что на каплю-другую крови внимания решительно не обратят.

Вадик припарковался у нужного подъезда.

— Ну так чего, заезжать с утричка?

— Не надо, Вадь, за такие дела с меня на работе семь шкур сдерут.

— Как знаешь. Всё, пакеда, завтра вечером позвоню, всё расскажешь. Ни пуха ни пера!

* * *

— Ма, ты ещё не спишь? — удивился Пётр, разглядев силуэт своей родительницы в полутёмной прихожей.

— А ты как думаешь, сынок?

— Я думаю, ты хочешь заступиться за Свету.

— Нет, сынок, она в этом не нуждается. Знаешь, какая сила воли нужна современной женщине, чтобы сделать предложение мужчине?

— Или зомбирование…

— Не болтай ерунды! Вот сейчас возьму ремень и отлуплю тебя!

— А что она тебе рассказала до того, как я пришёл?

— Что духовник у неё кардиолог, главврач больницы и по совместительству священник. Что велел ей выйти за тебя замуж, чтобы искупить её любодейство с тобой. А больше ничего особенного.

— Как-то это всё неправильно…

— А что правильно?! — взъярилась вдруг Людмила Петровна. — Трахаться, как кошки, а потом разбегаться? А потом опять сходиться, трахаться, и снова разбегаться? Жить так, как живёт это безмозглое стадо, колыхаемое волнами?

— Мама, мама! Какое стадо?! Где твоя толерантность? Зачем осуждать этих несчастных жалких людей, у которых три радости в жизни: водка, секс и телевизор? Они сами себя осудили и приговорили.

— Так зачем же им уподобляться?