Книга-1: Третий Глаз

Служба длилась около часа. Затем мы расходились по своим комнатам и спали до 4 часов. Новая служба начиналась в 4:15. В 5 часов у нас был первый завтрак из тсампы и чая с маслом; на протяжении всего завтрака мы внимали монотонному голосу лектора. Рядом с нами стоял отвечающий за дисциплину инспектор и сверлил нас недобрым взглядом. В это же время до нашего сведения доводились всевозможные распоряжения и другая информация. Во время первого завтрака, например, назывались имена монахов, которым поручалось отправиться в Лхасу и выполнить там те или иные поручения. Эти монахи получали специальную увольнительную с разрешением отсутствовать в монастыре в течение определенного времени и пропустить соответствующие службы.

В 6 часов мы уже сидели в классах, готовые приступить к занятиям. Второй Тибетский Закон гласит: «Исполняй религиозные обязанности и учись». В мои семь лет, со свойственным этому возрасту невежеством, я никак не мог уразуметь, почему я должен следовать этому закону, если Пятый закон – «Уважай старших и людей благородного звания» – откровенно нарушается. Мой личный опыт скоро убедил меня, что быть «благородным по рождению» довольно постыдно. Уж я-то определенно стал жертвой собственного благородного происхождения. Тогда я еще не мог понять, что благородство заключено вовсе не в происхождении личности, а в ее характере.

Долгожданный сорокаминутный перерыв в занятиях не приносил особого облегчения – начиналась вторая служба, присутствие на которой было обязательным. В 9: 45 мы уже снова сидели в классе; изучение следующего предмета продолжалось до 13 часов. Затем следовала еще одна получасовая служба, и только после нее мы получали чай с маслом и тсампу. В течение последующего часа мы трудились физически, усваивая навыки терпения и покорности.

В 15 часов наступал обязательный для всех тихий час, во время которого полагалось спать; не разрешалось ни разговаривать, ни шевелиться. Нам меньше всего нравилась эта часть дневной программы, поскольку одного часа явно не хватало, чтобы заснуть, а бесцельное лежание в постели страшно тяготило. В 16 часов возобновлялись занятия. Начинался самый трудный период дня. Занятия длились пять часов. Класс нельзя было покинуть ни под каким предлогом – за это полагались самые суровые наказания. Учителя нередко пускали в ход большие трости. Были среди них и такие, кто проявлял подлинный энтузиазм в расследовании и наказании провинившихся. Но только ученики, которые не могли больше терпеть, или круглые идиоты просили прощения, потому что предотвратить наказание было невозможно.

В 21 часу занятия заканчивались. Нас ожидала вечерняя тсампа и чай с маслом. Изредка на ужин давали овощи. Чаще всего это были куски репы или бобы в сыром виде. Но до чего вкусными казались они изголодавшимся ребятам! Однажды, я этого никогда не забуду, мне тогда исполнилось уже восемь лет, нам дали маринованные орехи. Я просто обожал орехи и часто ел их дома. По глупости я предложил одному из товарищей мое запасное платье в обмен на его порцию орехов. Об этом узнал инспектор. Он вызвал меня на середину комнаты и заставил повиниться в совершенной ошибке. В наказание, как «сладкоежку», меня лишили еды и питья на 24 часа. При этом отобрали и запасную одежду, сказав, что она мне не нужна, если я пытался обменять ее на предмет «не; первой необходимости».

В 21: 30 мы ложились спать. Здесь также соблюдался режим со всей строгостью. Сначала я думал, что долгие часы занятий доконают меня, что я просто умру или когда-нибудь засну и никогда больше не проснусь. С другими новичками мы даже иногда прятались по разным углам, чтобы немного вздремнуть. Но довольно скоро я привык к жесткому расписанию монастырских дней и совершенно перестал страдать от их продолжительности.

Было около шести часов утра, когда я, разбуженный мальчиком, очутился перед дверью, ведущей в покои ламы Мингьяра Дондупа. Комната ламы удивительно гармонировала с великолепными картинами, написанными либо прямо на стене, либо на шелковых полотнах. На низких столиках стояли статуэтки богов и богинь из золота, нефрита и перегородчатой эмали. На стене висело большое «Колесо Жизни». Я застал ламу сидящим в позе лотоса перед заваленным книгами столиком. Одну из книг Мингьяр Дондуп читал в тот момент, когда я вошел.

– Садись рядом со мной, Лобсанг. Нам надо о многом поговорить. Но сначала я задам один важный вопрос, касающийся тебя, как и любого другого человека, когда он растет. Тебе хватает еды?

– Да, – ответил я.

– Отец-настоятель сказал, что мы с тобой можем работать вместе. Мы еще раз изучили твои предыдущие воплощения и нашли их очень хорошими. Теперь мы хотим снова развить в тебе отдельные свойства и способности, которыми ты обладал когда-то. Мы хотим, чтобы всего за несколько лет ты усвоил такой объем знаний, который обычному ламе не удается усвоить даже за долгую жизнь.

Он помолчал, пристально глядя на меня. Глаза его, казалось, прожигали меня насквозь.