Книга 3_Город богов

– Довольно, – выбросив вперед руку с растопыренными пальцами, будто ловя дыхание своего противника, вскричал Нергал. – Это продолжается уже слишком долго, и мне надоело! Готовься к смерти, чужак! И молись своим богам, чтобы они помоги и защитили тебя, ибо мы не простим и не пощадим самозванца! – он так часто повторял это слово, что стал даже сам сомневаться в его истинности.

Увидев, что в ответ на нескрываемую угрозу Шамаш лишь чуть склонил голову, а в его глазах – и вовсе невиданная вещь! – зажглось сочувствие, Губитель вновь замычал в яростном бессилии, бросившись в бой. Он был ослеплен безумным гневом настолько, что не увидел…

Потом, вспоминая случившееся, раз за разом прокручивая несколько скоротечных мгновений сражения в своей памяти, никто из ставших его безучастными свидетелями людей не мог понять, что же произошло. Просто растерянность вдруг отразилась на лице Нергала, которое стало медленно скривиться от боли и удивления, по мере того, как Губитель ощутил, понял, что налетел на клинок меча, зажатого в руке Шамаша.

– Как… – с удивлением проговорил он, не понимая, как могло случиться, что какое-то жалкое оружие смертного нанесло ему роковую рану.

Демоны закричали, обращаясь в столбы сизого дыма, который на миг окутал тело Абры, чтобы затем, на крыльях его последнего выдоха, устремиться за пределы земли людей.

– Мы еще встретимся! – донеслись до колдуна последние, заглушаемые надрывным гулом чужих ветров слова. – Ты не победил меня, Шамаш, лишь убил смертное тело, в которое на краткое мгновение вселилась моя сущность! Если бы я был в истинном обличии, все было бы иначе! И даже это – лишь случайность! Тебе повезло. Я недооценил тебя. В следующий раз… В следующий раз все будет иначе! И тогда ты заплатишь мне. За все!

Когда голос затих и последние призраки-тени уползли вслед за своим повелителем, колдун склонился над жрецом, приподнял голову умиравшего.

– Господин… – не спуская с бога солнца взгляда измученных, полных боли и отчаяния глаза, прошептал Абра. Он хотел что-то сказать, спросить, может быть, постараться объяснить причину своих поступков, попросить, вымолить если не прощение, то хотя бы понимание и сочувствие к стоявшему перед лицом конца, но у него едва хватало сил на то, чтобы удерживать сознание, не позволяя ему рухнуть в бездну пустоты.

Между тем купол, укрывавший спутников Шамаша от стихий, подвластных воле Губителя, распался столь же быстро и внезапно, как и возник, выпуская людей из-под своего прозрачного свода.

Лис остался с подростками, которые, едва поняв, что опасность миновала, сразу замкнулись, замерли, опустив головы на грудь, старательно пряча глаза и мысли.

Воин уже больше не боялся, что им угрожает какая-либо опасность извне, и даже убрал так и не пригодившийся меч обратно в ножны, но, глядя на Сати и Ри, он не мог не понимать, что в их душах творилось что-то неладное, их потрясали бури страстей, с которыми не просто справиться и видавшему виды караванщику, не то что 15-летним, сущности – совсем еще детям. Он волновался за них, совершенно отчетливо видя, какую опасность представляли собой эти чувства, способные толкнуть на бегство от жизни, в поисках спасения от всего в забвении, хранимом в недрах самоубийства.

Не сдвинулись с места и Ларс с Нинти. Молодой маг был слишком слаб, к тому же ему требовалось какое-то время, чтобы разобраться в происшедшем, осознать, что он более не стоит на грани смерти и в грядущем его ждет не конец, а начало долгого и такого трудного, какой может быть только жизнь, пути. Девушка склонилась над ним, вытирая пот со лба юноши, время от времени поднимая глаза, чтобы бросить взгляд на Шамаша, ожидая, когда тот, наконец, оставит умирающего и обратит свое внимание на живых.

Что же до Евсея и Бура, то они, преодолев каменную насыпь, приблизились к небожителю, встали в нескольких шагах за Его спиной, не смея подойти ближе.

В глазах караванщика стоял благоговейный трепет. Его душа, которая и перед сражением не сомневалась в том, что странник, с которым караван свел путь – сам повелитель небес, теперь получила то неопровержимое доказательство, которое было способно развеять любые сомнения, забреди они в душу слабого смертного: Шамаша признали другие небожители, сначала госпожа Кигаль, а только что и поверженный Им Губитель.

Сознание караванщика было удивительно ясным, в груди звенела струна, наполняя весь внутренний мир мелодией радости, в то время как мысли, сперва медленно, несмело, затем все быстрее и решительнее стали складываться в слова хвалебной песни – оды.