Книга 3_Город богов

А зала, в которой покоился магический камень… Казалось, что она принадлежала не миру людей, а божественным странам. Конечно, Атен понимал, что ничто на земле не могло в точности повторить небесное, когда неземной свет ослепит, пламень сожжет, дыхание умертвит то, что не в силах перенести истинного присутствия небожителей. Разве не в этом состояла главная причина того, почему боги в те редкие мгновения, когда Они посещали землю, старались являться не в своих истинных обличиях, а принимая образ смертных? Но и то, что предстало перед пришельцами, было воистину достойным отражением чуда.

В основании залы лежал круг. Пол покрывало золото, являя собой огромный солнечный диск. Стены возносились высоко вверх, к самому небу, которое ложилось на них словно свод, при этом не скрывая путей в небесные страны, а, наоборот, открывая их взору всех, притягивая к себе взгляд. Здесь становилось отчетливо видно, что обреченное судьбой ходить по земле смертное тело никогда не достигнет холодных высот, ибо этот путь не по силам ничему живому. Человек чувствовал себя маленькой песчинкой, одной из множества таких же, лежащих в пыли и не смеющих даже думать, мечтать о том, чтобы подняться в небеса…

И, все же, осознание этого не впивалось в сердце болью, чувством собственной ущербности. Даже зависть к небожителям, забредавшая на мгновение в душу, умирала, едва взгляд касался талисмана города – огромного камня, под чьим черным покровом, подобным пологу ночных небес, среди бесконечных глубин мрака мерцали отблесками неведомых далеких звезд искорки-вздохи.

При виде его мысли наполнялись гордостью: "Пусть мы – лишь жалкие смертные, но у нас есть нечто, чего нет более нигде – ни в небесных странах, ни в подземных владениях, ибо только здесь, на земле людей возможно существование величайшего из чудес – магического камня, в котором слиты все стихии, жизнь и смерть, сила и слабость, душа и плоть…" Он притягивал к себе взгляд, чтобы более не отпустить никогда, завораживал, заставлял на какое-то время оцепенеть, лишившись способности не то что видеть, но даже думать о чем-либо ином. Должно было пройти время, прежде чем, выходя из-под власти первого, наиболее сильного и властного впечатления, пришедшие к магическому камню смогли оторвать от него взгляд и оглядеться вокруг.

Когда караванщики вошли в зал, в нем было где-то с две дюжины горожан. Но даже окажись их в три, пять, десять раз больше, это не создало бы впечатления толпы, когда каждый чувствовал себя стоящим в одиночестве посреди бесконечности.

– Пап… – Мати прижалась к отцу, чувствуя, как в ее сердце прокрался страх. Она не понимала, откуда он пришел и почему, ведь в этой зале было так прекрасно! И от этого непонимания страх становился еще сильней.

– Что, милая? – Атен положил ей на плечо руку, с удивлением замечая, что девочка, остававшаяся невозмутимой во время испытания, которое чуть было не сломило его самого, теперь, когда все осталось позади, вдруг задрожала как лист на ветру.

– Этот камень… неправильный, – глядя на талисман, проговорила Мати.

– С чего ты взяла? – Атену самому довелось увидеть магический камень лишь раз, и то в далеком детстве, которое, как теперь казалось, было частью совершенно иной жизни. Когда умер старый Хранитель Эшгара, ему было лет пять, не больше. Он плохо помнил, что происходило, единственное, что намертво запечатлелось в памяти, был образ камня – такого же черного, с яркими огненными прожилками. Нынешний от него мало чем отличался, может быть только это чувство… Камень в Эшгаре звал к себе, манил, просил коснуться своей поверхности, обещая за это весь свет и исполнение самой заветной мечты в придачу. Этот же влек взгляд, душу, но не плоть. Его не хотелось потрогать в стремлении ощутить внутри себя хотя бы отсвет скрытого в нем пламени. Но… Да какая, в сущности, разница? Скорее всего, дело вовсе не в камне, а в том, что теперь Атен – караванщик, который не имел с талисманом никакой связи.

"Мати родилась в пустыне, – пришла ему в голову мысль, которая могла все объяснить. – Она не слышит зов камня, потому что чужая ему не только по жизни, но и от рождения".

Он перевел взгляд на дочку, спеша убедиться в верности своего предположения.

Глаза девочки были настороженно сощурены, губы плотно сжаты, лоб нахмурен. Она сосредоточенно смотрела на магический камень, думая о чем-то, известном только ей, не спеша делиться сокровенным даже с отцом.

Это была ее тайна, последняя из оставшихся, о которой не знал никто, кроме Шамаша. Рука поднялась к груди, нашарила камешек-талисман, прижалась к нему…

От него веяло теплом и покоем, казалось, что он бьется в такт с ее сердцем, то ровно – когда она поворачивалась к стенам, откидывала голову назад, чтобы взглянуть на купол небес, то убыстренно – взволнованно – стоило ей пусть даже неосмысленно скользнуть взглядом по священному камню.