Книга 3. Между двух революций

«Когда дразнят нас многосмысленным лозунгом… нам все кажется, что одинаково нас хотят сделать утопистами и в области политики, и в области эстетической теории»; [ «Луг зеленый», стр. 48⁴⁶] я указывал: символисты «хотят трезвой теории;…только упорный ряд исследований подведет под эстетику твердый фундамент» [Там же, стр. 49⁴⁷].

С этого времени почти в каждом номере «Весов» — моя передовица: «На перевале»;⁴⁸ она — звук камертона к статьям и рецензиям «Весов». Два года выпыживал передовицы я: часть их вперемежку с фельетонами, игравшими ту же роль, составили половину «Арабесок»: двадцать восемь номеров «На перевале», двадцать три номера «О писателях»; каждый — продиктован тактикой; присоедините: тринадцать статей «Арабесок», одиннадцать — книги «Луг зеленый», четырнадцать «Символизма», ряд неперепечатанных фельетонов, рецензий, — и вы получите материал усилий бороться за лозунги, которые были выводами из теории, отработанной в голове, но не в трактате; каждая статья — била в цель, заостряя тенденцию; нынешним читателям не видна тогдашняя злоба дня; в выборе тем не было ничего от полета; теоретические рассуждения подводились под «данный случай»; отсюда — скривленность и утрировка многих статей; я их обтесывал, как дреколья; они — люты и субъективны; для понимания их необходим комментарий; нынешний читатель недоумевает: по адресу Городецкого разражается Белый: «Разве подозревают… эпигоны символизма… что вопрос о ценностях в школе Риккерта и Ласка становится центральным вопросом и символизма» [ «Арабески», стр. 266] (1907 г.);⁴⁹ по адресу Блока: «Этого достаточно, чтобы пригласить их в Марбург к Когену… мы хотим… не парок бабьего лепетанья» [Там же, стр. 272] (1907 г.)⁵⁰. Тастевен же из «Золотого руна» кричал: «Белый стал неокантианец!»⁵¹ «Неокантианец» одновременно писал: «Кант… был восьмым книжным шкафом среди семи шкафов своей библиотеки… Может ли книжный шкаф обладать личным творчеством?.. Кант отравил синильной кислотой интеллигибельную вселенную…» [Там же, стр. 215] (1908 г.)⁵².

И приглашение учиться у Канта, и фига в нос Канту — тактика; в первом случае — фига Городецкому; во втором случае она отослана московским неокантианским кружкам. Действительное отношение к Канту — холодное уваженье к противнику, которого надо знать, чтоб с ним справиться; почему я на Канта напирал? Потому что тогдашняя философская молодежь «кантианила»; возражения Канту мои формулированы в книге: «Гете в мировоззрении современности» (1916)⁵³.

Тактика заставляет меня умалять Достоевского в борьбе с «достоевщиной»: и я пишу: «К Гоголю и Пушкину — этим первоистокам — …должны мы вернуться, чтобы спасти словесность от семян тления и смерти, заложенных в нее инквизиторской рукой Достоевского» [ «Арабески», стр. 93] (1906);⁵⁴ Мережковский, Гиппиус, Волынский, Розанов — в ужасе⁵⁵.

Примеры — к тому, чтобы стало ясно, до чего я был тенденциозен: «Все — для момента». А момент — нанести больнее удар «врагу», подрывавшему символизм; в преувеличениях я оставался искренним; и мне доставалось: и справа, и слева, и сверху, и снизу. Я ставил на карту себя; забывал о себе, дебатируя, уча курсисток, строча, изнемогая в Обществе свободной эстетики, чтобы поддержать Брюсова.

Таким я стал, вернувшись из-за границы: сухим, озлобленным, фанатичным, утратившим все, кроме мира идей и утопий о нашей фаланге бойцов за «дело»; мания самоубийства не была изжита; я не бросился в реку; но разве не самоистязательством выглядели два года, убитых на споры в сплошном дымогаре, без радостей жизни! Я боролся с «огарками», но не боролся с окурками; и не было у меня критика-друга; Блок, Брюсов, Мережковский, Бальмонт — выносились критикой в свет; о Белом же только знали, что он — сгоревший талант. Но я не жалею о полемикой раздавленных творческих книгах; я прошел спартанскую школу и раз навсегда излечился от жажды известности, которой когда-то избаловали меня; нашелся-таки человек, понявший честность моих мотивов; он пришел ко мне: пожать руку; это был… Гершензон.

Не могу не охарактеризовать в двух словах костяка платформы, которую я проводил в «Весах»; она виделась мне «Прекрасной Дамой»; «реальная дама» ведь оказалась… «картонного»⁵⁶.

Платформа символизма 1907 года

Каждому тезису моей литературной платформы посвящены статьи, выступления, беседы; но она не была мною сжата в параграфы; ее база — теоретические представления о символизме как мировоззрении, не сливаемом с идеализмом, метафизикой, механическим материализмом, синтетизмом систем Спенсера и Конта, скептицизмом, феноменализмом и мистикой.