Книга 3. Письма. Творения гимнографические. Эпиграммы. Слова

Итак, во-первых, я хотел сказать об этом. А мы чем равноценным воздадим тебе за всё то, что ты из убеждения с настойчивостью оказываешь нашей убогости, так что оказывающих нам гостеприимство называешь блаженными, а себя считаешь несчастною? Заслуги моих соседей далеко не так велики, как твои: они содержат нас, будучи вблизи, и тем, что имеют под руками; а ты, несмотря на очень далекое расстояние, являешься сюда на крыльях сострадания, питая, насыщая нас, ухаживая за нами. В Лаодикии по твоему распоряжению я получил одно, в Вифинии в твоей посылке – другое. Всем этим ты привела нас в величайшее изумление. Своим милосердием ты, можно сказать, превзошла сонамитянку (4 Цар. 4), хотя та оказала гостеприимство пророку, а ты – беззаконнику. Если сравнение нужно усилить каким-либо обещанием[692], то во чреве мысли ты будешь иметь страх Божий, поболеешь небесной любовью и родишь дух совершенного своего спасения.

Видишь, с какими словами я обращаюсь к тебе, не имея того, чем можно отблагодарить тебя за дары? Что же ты дивишься нашему слову, безыскусному и сказанному от любви? От тех, с кем ты нас сравниваешь, мы, грешные[693], и словом, и делом так же далеки, как земля от неба. А если наши жалкие слова тебе полезны, то руководись ими, а за что-либо другое не хвали. Ты справедливо хвалишь господина моего спафария[694], он прекрасный человек. Много кланяюсь ему, а также и его отраслям, проросшим от доброго корня. Бог мира да будет с тобою.

148. К спафарию Феодору <77> [695]

(265) Только я взялся за письмо к твоему благочестию, как от посетившего меня царского человека (βασιλικού) выслушал определение о перемещении, то есть о ссылке нас, смиренных. И вот я уже стал тяготиться продолжением письма, но сильное желание продолжало двигать моим пером – и желание пересилило обстоятельства. Итак, в руки твоему величию направляется письмо с дружеским приветствием, с объяснением и благодарностью за дары, которые я получил от боголюбезной вашей десницы. Я имею [при этом] в виду и честное лицо госпожи твоей тещи[696], сильное расположение которой ко мне, грешному, я давно знаю. Так да сохранит Господь обоих вас неприкосновенными и прямо шествующими по путям Господним, ибо всё необходимое для житейского обихода вами уже дано. Я с радостью узнал о твоей благочестивой ревности, господин, о твоем стремлении к познанию истины и о твоем гостеприимстве монахам.

Если плоды дерева красивы на вид, то причина этого заключается в корне; в данном случае кто бы мог быть им, как не святейший митрополит, наш духовный отец? Его молитвами да спасемся оба со всеми своими присными. Будь здрав о Господе, во всех отношениях желанный и славный мой.

149. К монашествующим (II, 2) <278> [697]

В настоящее время, когда Христос преследуется чрез Его икону, не только тот, кто имеет преимущество по званию и сведениям, должен (266) подвизаться, беседуя и наставляя в православном учении, но и занимающий место ученика обязан смело говорить истину и свободно отверзать уста. Это слова не меня, грешного, но божественного Златоуста, затем и других отцов. То же, что господа игумены, задержанные императором, не сделали вышесказанного, хотя они и по званию, и по разумению выше всех игуменов здешней страны, а, напротив, скорее молчали, и не только это, хотя и это тяжко, но еще дали собственноручную подписку, что они не будут ни сходиться друг с другом, ни учить, это – измена истине и отречение от предстоятельства и погубление подчиненных, кроме того, и равностепенных. Апостолы, получив повеление от иудеев не учить во имя Христово, говорили: судите, справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога? (Деян. 4:19); и еще: должно повиноваться больше Богу, нежели человекам (Деян. 5:29).