Это я хочу сказать во-первых. Затем – близость варварской страны к
окраине, куда ты сослан, возбуждает опасение за твою безопасность. (195) Впрочем, всё, что касается тебя, в руке Господа, Который, сопутствуя тебе, да оградит тебя от всякого зла. Может быть, Бог, желая, чтобы Его избранники, подобно звездам, сверкая, прорезывали твердь веры, добродетельных, как ты, мужей разослал в разные стороны, так чтобы светило Православия обтекало не одно [лишь] место, а просвещало еще многих непосвященных. Итак, как светлая заря, распространи лучи своего блестящего учительства, устрой день спасения подвизающимся в ночи и укрепи страждущих от недостатка света. Будь соузником [апостола] Павла, а если так – то и сподвижником Афанасия, ведь с Запада[503] [пришла] ему великая слава.Так мы из сильной любви к доброму отцу сыновне беседуем, стараясь воспламенить таящиеся в твоем боголюбии священные искры, дабы еще ярче засиял пламень твоего учительства, ибо, как ты знаешь, [теперь] трудная ночь и глубокая тьма, значительно пагубнее девятой египетской казни (Исх. 10:21–23), [тьма], которая приводит в столкновение и беспорядок и потемняет не только тела, но, что еще горестнее, души. Гремит властитель – угрозы, заключения, язвы, озлобления, испытания, следствия, наказания, ссылки, всякого рода устрашения и коварство. Но продолжает ли блистать, держится ли кто другой, кроме наших назореев[504]
(ΝαζιραΓοι), этих нервов (τα νεΰρα) Церкви[505], отборных начатков (ακροίνια) преподобия, которых мир недостоин (ср. Евр. 11:38)? Вместе со многими сюда причисляется и благоговейнейший Керамейский игумен: ведь так следует называть того, который, потерпев поражение, снова вступил в битву[506]. И благословен Господь, имеющий много мучеников в это гонение во утверждение Своей непорочной веры.Да не премолчит твоя святая душа в молитве, чтобы по Божественному Промышлению зло прекратилось. [Молись] также и обо мне, смиренном, чтобы я шествовал по вашим, святых отцов, следам.
75. К Игнатию, епископу Милетскому <4>[507]
(196)
Я улучил хорошую добычу, найдя письмоносца (γραμματηφόρου), через которого начертываю твоей святости настоящее письмо, не имеющее, впрочем, никакого значения, но в сильной степени выражающее мою большую любовь и расположение [к тебе]. Мы любим тебя, наилучший из отцов, особенною любовью не только как пастыря богоблаженного, поскольку, подвергшись в числе первых опасности, ты принял за веру злострадание, изгнание и лишение всего, но и потому, что ты принадлежишь к одному с нами схимническому лику (ομοσχημος ήμΐν) и к нашим изначальным знакомым и друзьям[508]. Я прибавил бы – и ради благоговения, которое ты старался выработать в себе путем воздержания.