– Твоя дочь – необычное создание, – Шед осторожно, но, в то же время настойчиво, вновь вернул разговор к девушке.
– Она… – хозяин каравана замешкался, не сразу найдясь, что сказать. Ему было тяжело говорить о Мати с чужим человеком…и не просто чужим – наделенным даром…и говорить не где-то там на площади, а в храме, где каждое слово приобретало совсем иное, особенное звучание. На его лбу выступили капельки пота, во рту пересохло. Кашлянув, прочищая горло, он облизал потрескавшиеся губы, сглотнул, а затем тихим, сиплым голосом продолжал: – У девочки удивительная судьба, удивительные друзья, – он говорил осторожно, словно ступая по краю трещины, с одной стороны, боясь навредить дочери неосторожно оброненным словом, с другой – понимая, что не должен, не может лгать Хранителю города. – Поэтому порой она позволяет себе… некоторые вольности… Но, как я уже сказал, если она в чем и виновата, то ее вина лежит на мне, и…
– Не волнуйся, – неспешным движением руки остановил караванщика Шед. – Я встретил твою дочь не в храме, а возле его стен. Она не нарушила ни людских законов, ни тем более тех, что установлены богами. Ведь никому – ни жителю города, ни гостю – не запрещено подниматься на священный холм. Да, люди боятся приходить к святилищу, но страх – не запрет.
– Спасибо, что успокоил меня, Хранитель.
– А что, она могла бы и войти в храм? – как бы вскользь спросил Шед, однако же его глаза, устремленные на караванщика, были само внимание.
– Ну… Да… – нехотя ответил Атен. – Я ведь объяснил… Хранитель, – он говорил медленно, через силу, выдавливая из себя каждый звук, процеживая слова сквозь с силой стиснутые зубы. – Наш разговор… Несмотря на то, что Мати ни в чем не виновата, разговор ведь будет о ней?
– Караванщик…
– Нужно ли это?
– Но…
– Я знаю, она может быть головной болью. Но она – лишь моя проблема. Во всяком случае, пока. Ну, возможно, в какой-то еще степени – каравана. Однако уж никак не города. Мы пробудим в ваших стенах всего лишь неделю. Что может случиться за это время?
– Очень многое.
– Да, я знаю, бывает всякое… Если дело в Мати, обещаю, я позабочусь о том, чтобы ничего не произошло, чтобы она не совершила никакой глупости… Во всяком случае, признай, я более чем кто-либо другой заинтересован в этом.
– Тебе тяжело с ней, – взглянув в усталые глаза собеседника, на его изможденное, уже не молодое лицо, испещренное тропами морщин, сочувственно качнул головой Шед.
– С взрослеющей дочерью всегда тяжело. Особенно когда она – единственный ребенок.
Которого ты растишь ее один.
– Ее мать…
– Она умерла, – не давая вопросу прозвучать, поспешно ответил на него Атен. Он болезненно поморщился. Ему-то казалось, что эта рана давно зажила. Он убеждался в этом, упоминая о своей беде в разговорах с караванщиками, дочерью… Но не с чужаками. Казалось, что сами демоны лезут грязными мохнатыми пальцами в душу, норовя коснуться самого сокровенного, очерняя его. – Это случилось давно. И не будем об этом, – прекращая все возможные дальнейшие вопросы, отрезал Атен.
– Прости. Я не хотел ранить твою душу…
– Настоящее причиняет куда большую боль, чем минувшее… – у него было несколько мгновений, чтобы взять себя в руки, поборов чувства, передав власть разуму.
– Да, все так, – соглашаясь, закивали хозяева города, удивляясь мудрости торговца.
– Это были слова не простого смертного, но служителя богов, – прошептал жрец.
– Кто знает, кем бы я стал, если б мне была уготована судьба жителя оазиса, а не странника снегов.
– Да… – Шед и Гешт взглянули друг на друга, затем одновременно кивнули. – Каким бы ни был человек, все решают боги. И поэтому в городах живут странники, а служители бродят по пустыне…
– Вы смеетесь надо мной?
– Что ты! Конечно нет! -поймав на себе укоризненный взгляд Хранителя, поспешил извиниться жрец. – Прости, если мои слова обидели тебя.
– Если ты не против, – проговорил, спеша перевести разговор на более надежную тропу, Шед, – я хотел спросить…
– Послушай! – усталые глаза торговца, смотревшие на хозяина города, напоминали взгляд печальной собаки, которую загнала в угол свора злых мальчишек, готовых закидать камнями или, поймав, сделать что-то ужасное, но которая еще надеяться вырваться, найти какой-нибудь лаз в стене… или же выпросить людей отпустить ее восвояси. – Давай не будем об этом.
– Конечно, это твое право, говорить со мной или нет. Ты можешь уйти. Если захочешь. Прямо сейчас. Но, прошу, обожди. Хотя бы несколько мгновений. Позволь мне рассказать все, что я должен, все, что я знаю. Не о вас, о себе, о городе, в который вас привела тропа каравана. Прошу лишь – выслушать меня.
Атен пожал плечами. Если от него требуется только это – почему бы нет?
Что бы там ни было, ему были симпатичны хозяева этого города, да, впрочем, как и все его жители. Доброжелательные, открытые, не мнящие о себе невесть что, они, даже не зная тайну каравана, видя в гостях обычных странников снегов, не глядели на них свысока, всячески показывая свое преимущество, не снисходили до разговоров с ними, как это делают гордецы, впрочем, и не заискивали, не унижались до мольбы.