– Однако… – жрец все еще испытывал некоторую неуверенность, которая не позволяла ему перейти от слов к делам. – На такие вопросы не отвечают, даже если знают ответ…
– Если то, о чем я думаю, правда, я пойму это и без слов – по его взгляду, движению губ, бровей.
– А если богиня утаила от торговца правду? Что стоило госпоже снегов прийти к страннику Ее владений в облике обычной смертной?
– Можно скрывать свое могущество миг, день. Но не целую же жизнь! Невозможно скрывать правду все то время, которое необходимо для того, чтобы привести в мир ребенка, о божественном происхождении которого не знал бы никто из смертных, даже сам малыш!
– Ладно, – наконец, согласившись с решением Шеда, Гешт повел плечами. – Я сам схожу за торговцем. Это подчеркнет важность просьбы и ускорит ее исполнение…
Но, – все же, перед тем, как уйти, он хотел задать еще один вопрос, – прежде скажи мне: что мы будем делать, если наши предположения верны?
Несколько мгновений два седовласых старика смотрели друг на друга, ничего не говоря.
– У нас небольшой выбор, не так ли? – наконец, горько усмехнулся Хранитель. – И, к тому же, как мы ни поступим, все будет плохо. Сделаешь одно – разгневаешь повелителя небес, другое – Его божественную супругу…
– Если выбирать из Них…
– Конечно, выбор ясен, – поспешно кивнул Шед, – повелитель небес. Хотя, мне бы очень не хотелось выбирать. И вообще, это не дело смертного – вмешиваться в спор богов. Если, разумеется, это не сражение господина Шамаша с Губителем. Лучше было бы, чтоб Они сами все решили… К тому же это… Это ведь Их семейное дело…
Скоро полнолуние. Если бы девушка пришла на черную поляну…
– Как решат боги – так тому и быть… – жрец наклонил голову. Он не мог всецело согласиться с планом друга. – Нашей плоти хуже не будет. Но душе… Душа ведь потеряет последнюю надежду, если госпожа Айя станет врагом бога солнца и, воспользовавшись Его болезнью довершит дело Губителя…
– Этого не случиться! Она всегда любила и будет Его любить. Так говорят легенды.
– Легенды. Легенды, которые уже целую вечность спят под снегами пустыни вместе с теми, кто жил ими. Многое могло измениться с тех пор.
– Нет, – Шед и думать не хотел ни о чем подобном. – Она ведь здесь, с Ним, следует за своим супругом по миру людей, день за днем, как многие годы назад…
– А если Она тут не из-за Него?
– Почему же тогда?
– Здесь – Ее владения – снежная пустыня, Ее слуги и посвященные. Ее дочь… Если, конечно, эта караванщица – Ее дочь.
– Тогда… – голос Хранителя сорвался в хрип и он, сглотнув подкативший к горлу комок, откашлялся, прежде чем продолжать. – Тогда нам будет лучше ничего не делать, – он потерянно опустил руки.
– И пожертвовать судьбой своего города?
– Ради того, чтобы между повелителем небес и Его женой сохранился мир? Чтобы Ему не угрожал удар с той стороны, откуда Он меньше всего его ждет? Да. А ты разве думаешь иначе?
– Что значит город, даже если это наш родной город, когда речь идет о всей земле, о всем мироздании… Но если все так, к чему звать караванщика?
– Чтобы знать наверняка. Ведь мы можем ошибаться в своих предположениях. Как уже ошиблись раз.
– А если…
– Что?
– Если наши предположения верны, получается, что мы, стремясь очиститься в глазах небожителя, сами навлекли на себя Его гнев.
– Караван все равно шел к нашему городу. Он здесь не из-за Рура.
– Я слышал, они говорили что-то о том, чтобы обойти оазис стороной…
– И лишить себя будущего?! Это безумие!
– Кто знает…Кто знает, – повторил жрец. – Ладно, пойду, приведу торговца. Что бы там ни было, этот разговор не повредит.
– Конечно. Ведь вредят не слова, а дела. Я буду ждать.
Старик нашел хозяина каравана на городской площади. Караванщик выглядел усталым, осунувшимся, постаревшим за последние несколько дней на целые годы.
Атен забыл, когда в последний раз спал, да что там спал, ему и подремать хотя бы несколько мгновений удавалось лишь в седле оленя. Он рвался на части между центральной площадью города, где караванщики продавали свой товар, и жилыми повозками, поставленными кругом на лежавшим под паром полем за городской стеной.
Еще когда они только вступили в оазис, Атен решил: нет, они не будут жить на площади. Хозяин каравана чувствовал себя виноватым перед дочерью. Ведь, в сущности, он нарушил данное ей обещание. Ему хотелось хоть как-то загладить свою вину перед ней. И караванщик решил: девочке будет легче, если они остановятся не в тесной клетке городских стен, а на свободе открытого поля, похожего хотя бы отдаленно на снежную пустыню.
Он собирался устроить торговые ряды прямо там, но торговля не пошла. Все люди, а горожане особенно, не любят перемен. Им кажется – стоит отойти от привычной жизни хотя бы на шаг – и все пойдет вкривь и вкось. За весь первый день у них не купили ничего. Совсем ничего. Никакой мелочи, никакой дешевки. Несмотря на сниженную цену и уговоры зазывал. Нет, горожане не обходили их стороной, боясь, словно пораженных снежным безумием. Они целый день бродили вокруг торговых рядов, хвалили товар. Но на этом все. Ни шага дальше разговоров. Никаких покупок, договоров и вообще…