Книга 6_Путь тени

Так или иначе, дел у Евсея хватало, и обычно он засыпал тотчас, едва его голова касалась свернутого мехового плаща, заменявшего подушку. Иногда это случалось даже раньше – стоило, устроившись в тепле повозки, только подумать о сне…

Но на этот раз все было иначе.

Караванщик поморщился, негромко выругался:

– Снежные демоны!

А затем, видя, что все попытки заснуть без посторонней помощи тщетны, зашептал слова сонного заговора:

– Спать, скорей спать!

Хватит мечтать,

Нечего ждать,

Спать, скорей спать!…

Он повторил заклинание трижды. Потом еще столько же, хотя этого уже можно было бы и делать – бесполезно.

– Великие боги, что же это! – закатив глаза, застонал он. Потом тяжело вздохнув:

– Ладно, ничего не поделаешь, – Евсей двинулся к пологу, – раз заснуть не получается, значит, придется заняться чем-то другим… Пройдусь немного, – ворча, он нацепил на ноги снегоступы, надел полушубок и выбрался из повозки.

Над пустыней царила ночь. Ее глаза-звезды смотрели на мир, как показалось Евсею – с любопытством. Это было необычно, ведь всеведавшие небесные светила оставались совершенно спокойны и безучастны даже перед лицом беды, а тут, ни с того ни с сего…

Шмыгнув носом, караванщик пожал плечами:

"Одной странностью больше, одной меньше… – он широко зевнул: – Ну вот! Почему так всегда: когда пытаешься заставить себя заснуть – ничего не получается, а стоит, прекратив попытки, заняться чем-то другим, как – нате пожалуйста!- он снова зевнул, затем мотнул головой, прогоняя дрему: – Нет! Я решаю, когда спать, а не мой сон!" Отойдя в сторону от цепи каравана, чтобы, замешкавшись, не попасть под копыта оленей или полозья повозок, он остановился, наклонившись, зачерпнул пригоршню снега.

"Сейчас, протру им лицо, и от дремы не останется и следа…" Снег обжег ладони холодом.

"Фу ты, забыл рукавицы в повозке! – подосадовал на себя караванщик, впрочем, без особой злости – в конце концов, не произошло ничего страшного. Так, ерунда. – Старею… – вздохнув, он качнул головой. – Вот и память уже не та…" Впрочем, дело тут было не только в прожитых годах. Евсею приходилось помнить столько всего – и легенды прежних циклов, и новые, только-только написанные им истории, и просто события недавних и далеких дней. Так что, порою, он удивлялся, как у него в голове помещается такое множество жизней? И ничего странного в том, что до своей собственной него не оставалось времени.

"Да у меня и нет ничего, – в последнее время он все чаще и чаще возвращался к этой мысли, несшей в себе столько тоски и боли, что их хватило бы, чтобы укрыть покрывалом снежную пустыню, – все, чем я живу, это мечты и грезы. Даже легенды…

Может быть, боги будут милосердны к ним, позволив сохраниться во времени. Но, в любом случае, это будут всего лишь сказки безымянного караванщика, одного из многих…- ему казалось, он был почти уверен, что, будь он настоящим летописцем, все изменилось бы… Хотя, он был бы благодарен богам и за совсем обычную жизнь.

В конце концов, он не так уж многого и хотел для себя. Любить жену, растить детей, учить внуков… – на миг его губ тронула улыбка, когда он представил себе, как это было бы здорово… – Но нет, не на что надеяться, – тяжелый вздох стер ее без следа. – Я упустил свой шанс – разменял четвертый десяток. В караване это все, точка – не женился раньше, так и останешься бобылем…" – он снова вдохнул, мотнул головой, отгоняя прочь тяжелые мысли.

"Так или иначе, я проснулся", – он хотел уже стряхнуть с ладоней не нужные более снежинки, вытереть руки, но тут с долей удивления заметил, что вместо снега в ладони плещется, сверкая в лучах утреннего солнца, талая вода.

"Вот уже и утро пришло. А я и не заметил… – была его первая мысль, за которой пришла следующая: – Морозно, а снег тает… Странно, ведь в пустыне человеческое тело хранит слишком мало тепла, чтобы на ветру растопить снег… " "Странно", – думал он, в то время как его взгляд, приникнув к крохотному осколку воды, ни как не мог от него оторваться.

Ладонь вдруг стала зеркалом, в котором караванщик видел себя – крепкого, широкоскулого мужчину – бородача, виски которого серебрились уже не только снегом, но и сединой, между бровей пролегла глубокая, как трещина морщина, глаза впали, высушенная холодным ветром кожа все сильнее трескалась и шелушилась…

"Где ты, молодость, где ты?" И стоило Евсею подумать об этом, как отражение вдруг задрожало, начало меняться.

Караванщик вздрогнул, увидев себя только что прошедшим испытание пареньком с едва начавшей пробиваться бородкой, сверкавшими глазами. Первым его желанием было скорее разжать ладони, стряхнуть обманчивую воду. Вторым – сохранить это удивительное зеркало времени, чтобы смотреться в него каждый раз, когда захочется помечаться о несбыточном.

Но, подчиняясь чьей-то неведомой воле, Евсей, не понимая, что делал и зачем, держа перед глазами отражение своей юности, поднес ладони к лицу и замер, позволяя не воде – вода не может быть такой густой и тягучей, ей не дано проникать сквозь кожу – чему-то другому, неведомому окутать все, укрыть не то маской, не то тенью судьбы.