Должно! – упрямо твердила она себе.-Потому что… Должно!" – и, почти убедив себя в этом, она скосила взгляд вниз…
С ее губ сорвался вздох облегчения и восторга.
"Получилось! Получилось! – на рукаве не было ни капельки чернил! И не только на рукаве, но и на меховых одеялах повозки! Словно чернила и не проливались вовсе.
– Ай да я! Ай да… Пусть я не маг, но тоже могу творить чудеса! Могу!" – ей захотелось сделать еще что-нибудь особенное, чудесное. Взгляд уже обшаривал повозку – нет ли чего, что нужно подправить, восстановить? Но все выглядело нормально.
Прошло какое-то время.
Мати заерзала на месте. Она сделала то, о чем ее попросил дядя. Зачем и дальше оставаться в чужой повозке, в которой ей стало вдруг как-то неуютно? Тем более, когда ей так хотелось вернуться к себе, чтобы рассказать Сати обо всем случившемся, похвастаться…
Но девушка не была уверена, что может уйти прежде, чем вернется дядя Евсей. И, вздохнув, Мати поджала под себя ноги, приготовившись ждать.
"Интересно, а куда он пошел? Может, что-то еще должно произойти, ведь чудеса падают на голову не снежинкой, а охапкой снега… Вот, – едва подумав об этом, она обиженно надулась, – опять! Ну почему всякий раз, когда что-то происходит, я сижу где-то в стороне и узнаю обо всем из чужих рассказов? Где же ты, дядя Евсей!
Возвращайся поскорее! А то я так пропущу все, даже пробуждение спящих вечным сном!…" … Евсей, выбравшись из своей повозки, поглубже надвинул шапку на лоб, поднял воротник полушубка, скрывая подбородок. И не важно, что в этом не было никакой необходимости, когда вокруг не метель бушевала, а царил покой шатра. Просто он не видел другого способа хоть как-то спрятаться от любопытных глаз. Если бы было можно, он бы предпочел с головой укрыться одеялом. Но это лишь привлекло бы еще больше внимания, ведь никто не ходит, закутавшись в кусок шкуры.
Впрочем, ему все равно не удалось избежать внимания – к своему немалому неудовольствию караванщик заметил, что все взгляды обращены на него. И пусть спутники по дороге торопливо отводили глаза, стыдясь своего любопытства, все равно Евсей чувствовал себя ужасно неуютно. Вот только единственный способ избавиться от внимания он видел в том, чтобы вернуться в свою повозку. Но…
"Не прятаться же мне всю жизнь!" Он надеялся, что, со временем, люди привыкнут, ведь то, что удивляло когда-то, не будет удивлять всегда, становясь обыденным. И, потом, у него было дело.
– Как ты, Евсей? – заговорила с ним одна из женщин, надеясь услышать нечто большее, чем краткий ответ. Вокруг тотчас стали собираться другие караванщики.
Заметив это, помощник хозяина каравана тяжело вздохнул.
– Нормально, Рани, – он с грустью глянул на женщину. "Зачем эти вопросы?" – спрашивали его глаза. В душе же все кипело: "Ну что за дуреха! Почему всякий раз находится смельчак, без которого все было бы намного лучше! Ведь промолчи ты – и, может, мне удалось бы избежать расспросов, к которым я сейчас совершенно не готов!" Он сказал куда больше, чем ему хотелось бы.
Но для его собеседников этого было явно недостаточно.
– И, все же? – продолжала настаивать караванщица. Она не понимала, почему Евсей не хотел рассказать, что с ним случилось, ведь это так замечательно – когда с тобой происходит чудо, тем более такое! И вообще, ей было страшно интересно, каково это – встретить исполнение своей, и не только своей мечты – вновь помолодеть?
Рани, как и многие другие караванщики, готовые ловить каждое его слово, ждали от своего спутника того, что были вправе ожидать от почти что летописца – легенды!
Во всяком случае, ее начала. И были разочарованы тишиной. И обижены. Потому что их ожидание не оправдывалось. А, в довершение всему, они вдруг поняли, что Евсей собрался уходить.
– Но… – они еще пытались его остановить.
– Ты знаешь, – поспешно заговорил кто-то из мужчин, стремясь сохранить нить разговора, – Атен решил позволить рабам создавать семьи. И одна пара уже…
– Прости, Вал, – прервал его Евсей, – мне не интересно, что там делают рабы. Они – лишенные судьбы, и все, – его голос звучал сурово, даже резко, не допуская никаких споров или возражений, которые остановили бы его.
Он ушел, оставив караванщиков с удивлением и непониманием глядеть ему вслед.
– Он изменился…-донеслось до его слуха.
– И не только внешне…
– Выглядит как мальчишка, и ведет себя, как мальчишка… – он не был уверен, что последние слова действительно прозвучали вслух. Даже скорее всего это были лишь его собственные мысли – он ждал чего-то подобного. А ведь порою слышат то, чего ждут…
Но Евсею было все равно:
"Если и не сказали вслух, то подумали уж точно!" Однако не все было так плохо, как представлялось на первый взгляд.