– Атен, что ты делаешь! – донесся до нее резкий, полный гнева вскрик Лины.
"Неужели это он…" – все еще кашляя, дыша нервно, надрывно, девушка взглянула на отца, на руках которого повисли двое караванщиков, удерживая.
– Отпустите меня! – силясь вырваться хрипел тот, покраснев сильнее зари. – Отпустите, я сказал! – наконец, ему удалось отмахнуться от них.
Торговцы остались рядом, не спуская с Атена настороженных взглядом, готовые, едва тот двинется, остановить его.
– Ты же мог убить ее! – демоном ярости налетела на него Лина. – Неужели боги лишили тебя разума? Она же твоя дочь! Где твое сердце?
– Мое сердце? – он хмуро глядел на нее исподлобья. – Где ему и положено быть – у меня в груди! А вот где ваши уши, глаза и, главное, головы? Она-то, – он махнул рукой в сторону Мати, – девчонка, которая еще не прошла испытания и, значит, не имеет ни собственной судьбы, ни вины, не говоря уже о разуме. Она не понимает, что чуть было ни натворила! Но вы-то! Вы!
Стоявшие вокруг караванщики переглянулись. Они ничего не понимали, однако, задумавшись, насторожились. В их глаза вошло сомнение.
– Девочка всего лишь говорила… – пробормотала женщина.
– Что говорила, Лина? Что?
– Ну… О свитке, о демонах…
– Лина, – он недовольно поморщился, – я спрашиваю не о чем, а что?
– Слова! Простые слова! Ты мог остановить ее иначе! Велеть замолчать!
– А если бы она не послушалась?
– Ну и что? Что случилось бы тогда? Не похоже, чтобы она собиралась произнести богохульство…
Ее прервал смех.
– Атен? – она смотрела на него с непониманием и ждала хотя бы какого-нибудь объяснения. Но караванщик никак не мог успокоиться.
Не дождавшись объяснения, Лина заговорила вновь, не скрывая своей досады и злости, наоборот, специально выставляя их напоказ, словно позабыв о том, что это по крайней мере неприлично:
– Я не сказала ничего смешного! И, во имя богов, если ты не объяснишь, что происходит, я буду настаивать на том, чтобы караван собрался на круг!
Стоило женщине произнести это, как все взгляды обратились к ней. Для круга сейчас могла быть только одна-единственная причина – та, о которой до сего мгновения все предпочитали не думать – переизбрание хозяина каравана.
Атен, который понял это не хуже других и, может быть, даже быстрее, обвел своих спутников внимательным взглядом прищуренных глаз. Люди молчали. Некоторые опускали головы, другие глядели вперед, но с таким отрешенным видом, словно их здесь и не было вовсе.
– Вот, значит, как… – проговорил он, а затем с вызовом спросил: – Вы хотите, чтобы я ушел?
– Атен…
– Это мой караван! Мой! Потому что на мои деньги было построено большинство его повозок!
– Первых повозок, – караванщики и сами не знали, зачем заговорили об этом, – которые уже давно заменили…
В сущности, никто не думал о том, чтобы на самом деле переизбрать хозяина каравана. Просто у них было это право. Все, что они хотели – напомнить о нем, чтобы почувствовать себя свободными.
– Свобода… – криво усмехнувшись, негромко бросил Атен. Но это тихое слово прозвучало для всех громче грома. Вздрогнув, караванщики застыли в напряжении.
Им показалось, что хозяин прочел их мысли. Потом он обратил взгляд на стоявшего чуть поодаль Евсея. – Расскажи им все, – велел он.
Тот медлил. Но вовсе не потому, что не понял, о чем говорил хозяин каравана. Нет, ему все было совершенно ясно. За исключением того, следовало ли это делать.
– Брат, ты уверен…
– Да, – голос Атена звучал жестко и резко, как удар хлыста. Сам же он, повернувшись, зашагал прочь, бросив на ходу дочери. – Ты молча выслушаешь все до конца, после чего пойдешь в свою повозку и будешь сидеть в ней до тех пор, пока от города, который увидели дозорные, до нашего каравана не будет вновь столько же, сколько сейчас!
Мати не смотрела на него, упрямо сжав губы. Ей хотелось проклясть отца. Нынешним утром он очернил все то хорошее, что хранилось в ее памяти. Но, все же, что бы там ни было, он оставался ее отцом. И вообще, она собиралась молчать до конца вечности, зарекшись произнести и слово.
– Мда… – Евсей оглядел собравшихся.
– Рассказывай! – Лина подошла к нему, а вслед за ней передвинулись и остальные караванщики.
– Ну же! – торопили все помощника хозяина каравана, который непонятно почему медлил.
Евсей огляделся, вздохнул, смирившись с тем, что ему придется пойти против своей воли, подчинившись чужой. Но прежде чем рассказывать нужно было кое-что устроить.
– Вот что, – он провел рукой по лицо, тонкой юношеской бородке, понимая в глубине души, что хотя все и принимают его за равного себе по возрасту, но видят-то перед собой вихрастого юнца, – раз караван не остановился, не лучше ли будет и нам продолжать путь? Не хотелось бы отстать.