Книга 6_Путь тени

"Красивая! – мечтательно вздохнула Мати. – Почти как Рамир… Только свободная…" – да, это имело огромное значение. Потому что краса рабыни – чужая, а караванщицы – ее собственная.

Потом она перевела взгляд на юношу. Он был неприметным на вид, не высоким и не низким, не то толстым, не то просто крепким, под одеждой не понять. Лицо как лицо, не за что зацепиться… Разве что… Было в нем что-то такое… Мати не сразу поняла, что, а когда поняла, даже удивилась – рот. Губы тонкие, однако не бледные, потрескавшиеся на ветру, а алые, такие яркие, насыщенные, словно их натерли свеклой, или даже краской, которую используют работорговцы, украшая лица рабынь в стремлении продать их подороже. Верхняя губа была прикрыта реденькими рыжими усами, нижняя, чуть оттянутая вниз, обнажая белые ровные зубы, искривлена, словно в усмешке.

Юноша что-то говорил, не умолкая, а обе его подружки слушали его, время от времени прыская со смеху. Должно быть, в его слова было что-то забавное и Мати, хотя и понимала, что подслушивать плохо, не смогла удержаться.

– Вот я и говорю, – донеслось до нее. – "Дядя, я же все сделал так, как ты мне велел, чем же ты недоволен?" И смотрю на него такими честными-пречестными, невинными-преневинными глазами…

– Невинные? У тебя-то! – хохотнула толстушка.

– А что? Скажешь, нет? Вот, посмотри на меня! – он скорчил гримасу. – Ну как?

– Не-ет! – смеясь, замотала головой та.

– Ну, – пожала плечами златоглазая. Она тоже улыбалась, но, скорее, чтобы не выделяться, выглядя кислой рядом с веселившимися друзьями, однако, судя по всему, не очень-то хорошо понимая причину их смеха, – вообще-то… Киш ведь действительно сделал все так, как велел Аркин.

– "Как велел"?! Отдернув полог посреди ночи и снегов!

– А что? Он так сказал.

– Сказал! Как же! – фыркнула толстушка. – А даже если и сказал, все равно ведь имел в виду совсем другое!

– Конечно! – довольный, хмыкнул юноша. – Поэтому и смешно!

– Аркин говорил о шторах. И Киш прекрасно понял это. Но отдернул полог. А в пустыне гуляла метель…

– Миг – и в повозке уже плясали снежинки. Все заполнил холод ветра. А дядя с его женой-уродиной уже успели раздеться…

– Б-р! – поежилась та, которую называли Инной.

– А одеяла еще не достали из сундуков!

– Б-р-р! – глаза второй девушки смеялись. В них не было и следа сочувствия, как будто речь шла не о живых людях, а о ком-то выдуманном, образе-одежде, существующем лишь для того, чтобы, думая о нем, примирять его судьбу на себя.

Хотя, возможно, для нее так оно и было…

– Ну и досталось тебе, наверно, от них! – ее подруга была другой – более чувственной и страстной. Но и она, как считала Мати, думала не о том, о чем следовало бы. А, впрочем, ей-то что? Она здесь чужая.

– Да уж, – улыбка юноши как-то сразу завяла, распалась, губы чуть надулись, как от обиды. На этом он и умолк, не желая рассказывать о том, над чем могли бы посмеяться другие, но не он сам.

Несколько мгновений в повозке стояла тишина.

– Кх-кх, – решив, что пора привлечь к себе внимание, Мати тихо кашлянула в кулак.

Все головы повернулись к ней.

– Доброго пути, – втянув голову в плечи, проговорила девушка. Она чувствовала себя неловко, и вообще нервничала. – Я… Я случайно попала в ваш караван и мне…

Мне разрешили пожить здесь некоторое время… Пока я не смогу вернуться домой, – она не знала, что говорить, что вообще говорят в подобном случае, а чужаки молчали, словно ожидая от нее каких-то особенных слов… Или рассказа обо всем, с начала до конца.

Мати вздохнула. Ей не хотелось делать этого, особенно после всего, что она услышала.

Кому приятно, когда смеются над твоей бедой?

– Вы… Вы ведь не будете возражать?

– А если будем, тогда что? – толстушка глядела на нее с вызовом.

– Ну… – Мати не ожидала этого вопроса, особенно после разговора с хозяевами каравана. Ей казалось, что все уже решилось и потому не сразу нашлась, что ответить: – Наверно, уйду…

– Уйдешь? Наверно? – губы ее собеседницы искривились в презрительной усмешке. Она не гнала чужачку, нет, не была с ней резка или груба, просто открыто смеялась.

Но… Но лучше б уж она бы ругалась, чем… Так плохо, как сейчас, Мати еще никогда не было. Она чувствовала себя… Тряпкой, которой вытерли грязные руки, а потом выбросили прочь!

– Да… – она сглотнула горький комок, подкативший к горлу, шмыгнула носом, чувствуя, что готова расплакаться, и торопливо пробормотав: – Так, видимо, будет лучше… – двинулась к краю повозки.

"Нет ничего хуже, чем оказаться среди чужаков!"- в памяти вдруг всколыхнулись, вернулись в сердце давнишние детские страхи, которые, думалось, уже забылись навсегда. А, оказывается, просто прятались где-то в тени, дожидаясь своего часа.

"Какая же я дура! Боялась Лаля, стихий, драконов! Но разве может быть что-то страшнее людей?" Она с силой сжала губы, быстро заморгала глазами, веля себе: "Только не расплачься сейчас! Потом, в снегах – сколько угодно! Но не сейчас, не здесь!" Ее предательски дрогнувшая рука уже коснулась толстой грубой кожи полога, когда тонкие длинные пальцы осторожно взяли ее за локоть, удерживая: