Книга Арджуны

Железные ладони ложатся ему на бедра, и Кришна закрывает глаза.

Боги с потолочных росписей смотрят на богов, мечущихся на ложе.

Здесь, в землях матсьев, жили еще песни древнее арийских столиц.

“Утренний гость несет сокровище. Я ловлю его, как птицу в силки, – его, приходящего с добром, благочестивого, дарящего, щедрого. У него прекрасные коровы, прекрасное золото, прекрасные кони. Для него чистые зори вдалеке ткут одежды из чудесных лучей. Любящий украшения, веселый, лучший из многих, – он сверкает как небо, улыбающееся сквозь тучи.

На меня нашло желание быка вздымающегося, сокрушило меня, как слон сокрушает лесные деревья. Призываю тебя, возница, на заре запрягающий песни, призываю для наслаждения. Не лиши меня видения солнца!”

Арджуна неспешно шел по террасе, полной лунного света. Умиротворенная Ратри перебирала колокольцы ночных птиц и струны шорохов; стлались под ноги увядшие букеты – серьги и ожерелья из цветов, живущие один вечер. Словно бы давным-давно выпавшие и высохшие капли вернулись в кувшин Калы-Времени: аромат волос и сонное дыхание у плеча...

— О ты, цветом подобный лепесткам кунда, молоку, серебру, луне и корням лотоса, – воркующе уронил Баламут, – мне нравится, когда ты носишь меня на руках.

— Согласно сутрам, – задумчиво сказал Серебряный, глядя вдаль, – еще я должен усадить тебя на колени и показать созвездие Семерых Риши.

— Я тебе покажу созвездие Семерых Риши! – засмеявшись, пригрозил аватар, – ты у меня пощады запросишь.

— Не сомневаюсь, о победитель врагов...

— Посмотри на меня, – велел Кришна.

На лице цвета лиловой ночи блеснули лунами по-детски чистые белки глаз.

— Я люблю тебя, – сказал Арджуна.

Баламут заглянул в глаза Серебряного, горящие чистотой расплавленного металла, и медленно взял его рот своим.

“Сила твоя лежит в очаровании, приемы твои отличаются мягкостью. Люди проницательные избирают такой способ действий”.

Так сказал Царь Справедливости, напутствуя посла. Послом к Кауравам вызвался ехать не кто иной, как легендарный, прославленный людьми и небожителями, обладающий многочисленными стадами и множеством последователей (что, собственно, то же самое), безупречный и непрестанно благословляемый Черный Баламут.

— Я желаю избежать столкновения, буде на то найдется хотя бы наималейшая возможность, – сказал Юдхиштхира.

Кришна улыбнулся, разглядывая свою флейту.

— Разумеется, мой многодостойный родич. Я приложу к тому все усилия и буду красноречив, как никогда. Ом мани...

Начальником охраны с ним отправился Критаварман, царь андхраков и бходжей, во всеуслышание объявив пред тем, как лестно для него послужить живому воплощению бога. Этот полный, безобидный с виду человек вызывал у Стойкого-в-Битве необъяснимую симпатию, что было весьма странно, ибо сам Чудо-Латник особой приязни к детям Панду не испытывал. Но в нем чувствовалась некая твердость, иная, чем твердость братьев Царя Справедливости, – пожалуй, прочность скорее... Именно ею безнадежно желал обладать Юдхиштхира; и особенно остро желал, когда сидел на троне – не царского удумбара, но тоже черного дерева, – перед почтительно стоящим Джанарданой.

“Я прошу не о многом, – Стойкий-в-Битве полагал, что говорит властно; в действительности голос его звучал лишь еще тише, чем обычно. – Только вернуть нам прежний дарованный удел. Если досточтимый Дед Кауравов сочтет это требование чрезмерным – проси от моего имени пять малых городов... пять деревень”.

Баламут кивал, но в его благостной улыбочке чудилась брезгливость – та, которая явственно отражалась на лице Серебряного. В конце концов, устав от молчаливой беседы великой четы прямо у него под носом, Юдхиштхира скомкал положенное обычаем благословение посла, почти непристойно поторопил с отъездом и перевел дух, только когда осела пыль, поднятая колесницей аватара.

Все время ожидания Стойкого-в-Битве мучили дурные предчувствия. Во сне теперь он видел себя самого – он взбирался на груду изрубленных до неузнаваемости трупов и жадно рвал их зубами, а лотосоокий бог смотрел на это и смеялся заливистым детским смехом.

Ответ, который привез аватар, оказался куда более жестоким, чем все, на что рассчитывал Юдхиштхира. Как будто старики-родичи в Хастинапуре обезумели, возжаждав крови и воя.

...трубят боевые слоны...

— А какой еще мог быть ответ, – удивился Дхриштадьюмна, – если не сегодня-завтра подойдут войска?

Они шли по недавно натоптанной тропе меж двумя рядами шатров: Панчалиец привез с собой несколько больше воинов, чем полагалось для сопровождения.