Книга ароматов. Доверяй своему носу

– Бабочки и рубашки, – согласилась Раиса.

– Все-таки большую площадь мы приглядели, зачем нам такой огромный выставочный зал, мы-то работать будем максимум с двумя-тремя машинами единовременно, – рассуждал Валера.

– Я не хотела говорить раньше, но думаю, уже можно, – загадочно сказала Раиса и достала из ящика стола фотоальбом.

Она села рядом и открыла первую страницу, там были пожелтевшие снимки старых авто.

– Это моего деда, он оставил мне их в наследство, – листая альбом, говорила Раиса.

Валера завороженно вглядывался в фото.

– Осталось привезти из Таллина, когда мы закончим оформлять салон.

– У меня нет слов.

– Мы сделаем маленький храм машин.

Она достала початую бутылку вермута, налила два маленьких стаканчика и, вернувшись на диван, обняла Валеру. За панорамным окном опустилась ночь. Они сидели в запахе вермута и машинного масла, счастливые, любимые и полные надежд. Они прожили вместе еще сорок лет. Как ни странно, первым ушел он. У них не было детей, но их необычный союз наполнял мир вокруг красотой, любовью и радостью такой необычайной силы и чистоты, что обычным людям, даже не грезилось в мечтах.

Ноты: ацетон, бензин, солярка, мед, желтые цветы, помада, кожа, старая фотобумага, вермут, машинное масло, смола, амбра, сухая трава, древесина, дорожная пыль, лаванда, полевые цветы, пачули.

Cartier Declaration d’Un Soir

Валерианка, разлившаяся в сумке, вперемешку с корвалолом давали о себе знать, и за Марьей Ивановной шла довольно внушительная процессия котов. Они пели неслаженным хором, шипели и боролись за место быть ближе к сумке, пока Марья Ивановна не спряталась от них за подъездной дверью. Переведя дух, она взобралась на второй этаж старенькой хрущевки и постучала в дверь, обитую красным потрескавшимся дерматином. Послышалось шарканье, потом глазок потемнел, и после щелчков трех замков дверь распахнулась, явив подругу Марьи Ивановны – Зинаиду. Отчество Зинаиды не знал никто. Зинаида считала себя молодой, несмотря на пересеченный семидесятилетний рубеж, и никому не позволяла даже в мыслях называть ее по отчеству. В квартире Зинаиды пахло вечной сыростью, чем-то слегка прокисшим и дустом. Сырость была неизвестной природы, а крупно натертый дуст в углах был орудием против блох, поднимающихся в квартиру Зинаиды из подвала.

– Духи новые? – спросила Зинаида, принюхиваясь к подруге.

– Капли разлились, – ответила Марья Ивановна.

– А пахнет так, так… – Зинаида не смогла подобрать эпитеты и, бросив фразу на полуслове, пошла в зал.

В центре комнаты стоял стол, накрытый белой скатертью. На столе возвышался огромный медный самовар. Зинаида налила две чашки кипятка, поворачивая узорчатый краник самовара, и закинув пять кусков сахара в чашку, уселась на диван.

Марья Ивановна селя рядом, вновь ловя себя на мысли, что крайне не любит травяной чай Зинаиды, однако к нему прилагалось печенье и румяный, только что пожаренный хворост, что в целом компенсировало отвратительный вкус самого чая.

– Я тут приглядела местечко, – начала Зинаида.

«Только не это опять», – подумала Марья Ивановна.

– Угловое, там такой шикарный дуб, – продолжала Зинаида.

Марья Ивановна взяла хворост и начала им преувеличенно громко хрустеть.

– Ты слушай внимательно, тебе же мою последнюю волю исполнять, – обратила внимание Зинаида.

Марья Ивановна закатила глаза. Последняя воля Зинаиды менялась каждую неделю. Поначалу Марья Ивановна очень ответственно все внимала и даже записывала, но уже к двадцатому или тридцатому сценарию будущих похорон Зинаиды плюнула и не запоминала специально ни единой детали. Она даже питала странное желание помереть первой, как бы назло замучившей этой темой подруге.

– Так вот, завтра приходи к девяти, а лучше к семи утра, поедем, я тебе все покажу, – довольно объявила Зинаида.

– Доставай наливочку, – печально ответила Марья Ивановна, понимая, что тема не закрыта и весь вечер будет посвящен тонкостям погребения.

Зинаида вынула из серванта бутылку темного стекла и маленькие рюмки. Долго возилась с крышкой, потом налила полные до краев рюмки и, подняв свою, сказала:

– За долгую жизнь!

Зинаида, не чокаясь, залпом осушила рюмку и поспешила налить следующую. Марья Ивановна понюхала настойку, в который раз умилилась, что хоть что-то Зинаиде удается, выпила все маленькими глоточками.

– Так вот, – закидывая в рот вторую рюмку, сказала Зинаида.

– Квартиру думаю продать, – перебила ее Марья Ивановна, делая ставку на свою коронную тему.

– Место-то выкупить сейчас надо, – не успев обдумать сказанное Марьей Ивановной, выпалила Зинаида.

Потом, осознав свой промах, налила в обе рюмки наливки, и произнесла:

– Ты опять за свое?

– Ну, а что? Зачем мне такая большая. А так я ее продам и куплю, скажем, в пригороде, там разницы будет ого-го, я на эти деньжищи-то, – дальше она замолчала и задумалась.

– Что ты на эти деньжищи? В гроб меня раньше времени загонишь? Как я тут без тебя одна буду?