Книга Атлантиды

Вспомним, Сулла ведет повествование от лица чужестранца, который надолго остановился именно в Карфагене, где ему удалось раскопать некие пергаменты, и т. д. В рассказе Плутарха Карфаген появляется неслучайно. Мы уже знаем, что именно финикийцы и их преемники карфагеняне совершали регулярные плавания в Атлантике. Мелькарт, бог-владыка знаменитого города Тира, являлся также покровителем мореплавания и путешествий. Греки с присущей им непринужденностью отождествили своего героя-полубога Геракла с богом Мелькартом, но позже это отождествление приняли и карфагеняне! Геракловы столпы именовались также Столпами Мелькарта, и их создатель был именно тем существом, которое далее всего проникло на запад.

Обратим внимание на еще одно проявление «финикийского следа» в рассказе Плутарха. Название «Огигия», видимо, означало «Древняя».[59] Но Огигом, по одной из версий происхождения Фив (греческих, а не египетских), звали отца Кадма, основателя этого города. Между тем Фивы, несмотря на свое географическое местоположение (в Средней Греции), считались самым «восточным» из всех греческих городов. Кадм явился в Грецию из Финикии, ему приписывалось создание греческого алфавита (действительно возникшего из финикийского письма), археологически зафиксированы древние связи с финикийскими городами именно этого района Греции. Даже во время греко-персидских войн Фивы выступили в союзе с Ксерксом и сражались против эллинского ополчения. Не является ли «Огигия» финикийским названием?

Но тогда можно говорить о «доисторических» (с точки зрения греков, для которых все, что происходило до Троянской войны, имело легендарный характер) путешествиях финикийцев и об «исторических» путешествиях карфагенян на запад, во время которых, плывя на запад, они, благодаря Северо-экваториальному течению, склонялись к юго-западу и достигали огромного залива — Мексиканского! Именно их потомки могли оставить «семитические черты», которые неожиданно встречаются в изображениях некоторых мезоамериканских культур. Эти же поселенцы могли совершать и обратные трансатлантические путешествия, будучи выносимы Гольфстримом на острова архипелага, изображенного Плутархом и являвшегося остатками земель Атлантиды. Их плавание сдерживали мелкие, илистые от недавно опустившейся земли воды, и уже поэтому такие паломничества являлись испытанием.

Зато от Огигии, находившейся, разумеется, на совершенно иной широте, чем Мексиканский залив, однако к западу от Британских островов, некоторые из паломников могли возвращаться на свою «историческую родину». Таким образом, указание Плутарха на «широту Каспийского залива» нас не должно смущать. Повторяю: Геракл/Мелькарт или реальные финикийские путешественники оказывались на юго-западе (в Мезоамерике), плывя на запад. Точно так же они оказывались на северо-востоке (в Британии), плывя на восток. Плутарх не занимается выяснением широты земель, о которых рассказывает, зато он точен с точки зрения направления, в котором могли совершаться трансатлантические плавания. Примером такого отношения к географии могут быть римские «дорожники», в частности — знаменитые Певтингеровы таблицы, где ориентация по сторонам света принесена в жертву направлению движения (прямо, направо или налево) и продолжительности пути.

Остается одно «тонкое место» — расстояния, которые указывает Плутарх. Мексиканский залив удален от Британии куда дальше, чем сообщает нам Плутарх. Но, быть может, в данном случае и не следует ожидать от Суллы точных сведений? Во-первых, речь идет именно о возможности совершить такое путешествие. Во-вторых, «пять тысяч стадий от Огигии» в реальности оказываются для путешественников с Великой суши крайне длительным и тяжелым испытанием — едва ли паломники, оказавшиеся в «илистых водах», могли определить точную протяженность пути…

Финикийские монеты на острове Корву

Сохранились признанные даже критически настроенным научным миром свидетельства о том, что финикийские моряки совершали плавания по Атлантическому океану и совсем не испытывали комплексов по поводу его просторов. Одно из них связано с именем шведского ученого Иоганна Подолина, сообщавшего о своей беседе с испанским нумизматом Энрике Флоресом. Последний рассказал Подолину о том, каким образом в его руки попали редчайшие карфагенские монеты. Вот этот текст:[60]