– Прости, старина, но тебе надо отсюда валить.
Он сел и уставился на меня.
– Але-гоп! Катись, быстро! Там твоя хозяйка пришла.
Поскольку он и не подумал сдвинуться с места, я взял резиновый мячик и зашвырнул подальше. Мячик упал в озеро, и Дюк бросился за ним.
Я поскорей впустил Александру. Мы уселись на кухне, я включил кофемашину, а она, глядя в окно, заметила своего пса: он плавал в озере.
– Ты погляди только! – воскликнула она. – Вон где Дюк.
Я сделал вид, что страшно удивлен, и подошел к ней – убедиться в столь невероятном совпадении.
Мы извлекли Дюка из воды, с мячиком в зубах. Она отняла игрушку, а я сказал:
– Швыряют люди в озеро неизвестно что.
Она оставалась у меня довольно долго. Когда ей пора было уходить, я проводил ее до крыльца. Дружески потрепал по спине Дюка. Она долго молча смотрела на меня; по-моему, она готова была меня поцеловать. Но вдруг отвернулась и ушла.
Я смотрел, как она спускается по ступеням моего дома и подходит к машине. Она уехала. И в ту же минуту я заметил стоявший на улице черный микроавтобус, а за рулем – мужчину, следившего за мной. Я кинулся к нему. Он нажал на газ и рванул с места. Я побежал за ним, требуя остановиться. Он скрылся из виду прежде, чем я сообразил записать его номер.
На шум вышел Лео.
– Все в порядке, Маркус? – крикнул он с крыльца.
– Там был какой-то странный тип на вэне, – ответил я, с трудом переводя дыхание. – Очень подозрительно выглядел, правда.
Лео спустился на улицу и подошел ко мне.
– Черный вэн? – спросил он.
– Да.
– Я его уже не первый раз вижу. Но я думал, сосед.
– Он кто угодно, только не сосед.
– Думаете, вам что-то угрожает?
– Я… Понятия не имею, Лео.
Я решил позвонить в полицию. Минут через десять подъехал патруль. К несчастью, я не мог дать им никакой зацепки. Все, что я видел, – это черный микроавтобус. Полицейские просили позвонить, если я замечу что-то необычное, и обещали по ночам несколько раз проезжать по моей улице.
Банда Гольдманов всегда была троицей. Но я так и не знаю, входил ли я в нее на правах постоянного члена или же она существовала только как союз Гиллеля и Вуди, к которому добавлялся третий элемент. В тот же год, когда появилась “Буэнависта”, Скотт Невилл стал играть еще большую роль в жизни моих кузенов; мне даже показалось, что их дружба и третье место в Банде теперь достались ему.
Скотт был забавный, в футболе разбирался как бог, и нередко, позвонив кузенам, я слышал: “Ты не представляешь, что сегодня Скотт отмочил в школе…”
Я жестоко ревновал к нему; я его видел и знал, что в нем есть что-то невероятно привлекательное. К тому же из-за болезни все относились к нему с особой нежностью. Когда я представлял себе, как Вуди и Гиллель везут его в тачке, а он красуется, будто африканский царек в портшезе, мне становилось совсем плохо.
После зимних каникул его даже взяли в команду “Садовников Гольдманов”: со Скунсом случилось несчастье, на какое-то время приковавшее его к постели.
Зимой Скунс убирал снег перед гаражами и чистил дорожки у домов клиентов. Это был тяжкий физический труд, а главное, в те годы, когда снег шел сравнительно часто, работу каждый раз приходилось начинать сначала.
Однажды субботним утром Вуди с Гиллелем разгребали лопатами снег у гаража одной клиентки; подъехал Скунс и в ярости набросился на них:
– А ну шевелитесь, засранцы! Что вы тут возитесь!
– Делаем, что можем, мистер Скунс, – огрызнулся Гиллель.
– Так делайте поживее! И меня зовут Бунс! Бунс! А не Скунс!
По своему обыкновению, он размахивал перед ними лопатой, словно собирался ударить.
– Мне миссис Бэлдинг звонила. Говорит, вы на прошлой неделе не явились, так она еле из дому вышла!
– Мы же на каникулы уезжали, – защищался Вуди.
– А мне по барабану, засранцы! Поворачивайтесь!
– Не волнуйтесь, мистер Скунс, – успокоил его Гиллель, – мы будем работать изо всех сил.
Бунс побагровел.
–
– “Б” как в слове Бунс, наверно? – подсказал Гиллель.
– “Б” как в Бошку-сверну-заткнись-на-хрен! – взорвался Скунс и вдруг повалился на землю.
Вуди с Гиллелем бросились к нему; он извивался как червяк. “Спина! – выдохнул он, словно парализованный. – Моя спина, мать вашу за ногу!” Бедняга Скунс так орал, что ему вступило в спину. Гиллель с Вуди дотащили его до своего дома. Тетя Анита уложила его на диван в гостиной и осмотрела. Судя по всему, ущемление нерва. Ничего страшного, но нужен полный покой. Она прописала Скунсу болеутоляющие и отвезла к нему домой. Дядя Сол, Вуди и Гиллель поехали за ней на грузовичке садовника, стоявшем на соседней улице. Уложив Скунса в постель, тетя Анита и дядя Сол отправились ему за лекарствами и продуктами, а Вуди с Гиллелем остались составить ему компанию. Сидя на краю кровати, они вдруг увидели, как из его глаза выкатилась блестящая слеза и поползла по морщине, бороздившей его старую кожу, задубевшую от постоянной работы на улице. Скунс плакал.
– Не плачьте, мистер Скунс, – ласково сказал Вуди.