Впоследствии его охватила ярко выраженная неуверенность в своих силах. Ему припомнилось, как в одном супермаркете, месте тайного совершения им покупок, он бродил между рядами стеллажей с продуктами. «Нет!» — порывался он выкрикнуть и даже проговорил, по крайней мере вполголоса: «Нет, этот выбор (правда, с некоторым опозданием) не может быть окончательным, ваш кандидат не участвует. Я таковым не являюсь, просто не желаю им быть, не хочу быть вашим кандидатом…» Он беспрестанно повторял эти слова: «Я не желаю быть вашим кандидатом!» То была фраза, выражавшая его непримиримость, как позже он сам комментировал не без иронии. Потом он наконец-то почувствовал, что со всех сторон на него бросали недоверчивые и бессмысленные взгляды. В ответ он немедленно покинул супермаркет, так ничего и не купив. Только на улице до его сознания дошло (при одной этой мысли он громко рассмеялся), что, весьма вероятно, они скрытно подглядывали за ним, да еще потихоньку злорадствовали, возможно, предугадав его реакцию на происходящее, из-за чего все снова предстало для него в ином, новом свете, уже не оставлявшем места для улыбки. Он резко остановился на перекрестке Фрухталлее и Бельансштрассе,
Ранее описанный беспомощный акт сожжения письма и открытки явно представлял собой нечто вроде последнего всплеска, прежде чем он окончательно, без остатка и, как ему казалось, теперь с охотой смирился со своей судьбой. Причем он даже предвидел, но только еще не был готов реализовать эту капитуляцию, проявившуюся в акте сожжения. Любопытным в этой истории было то, что именно в неосознанном сожжении документов проявились его высокомерие, а также нехватка хладнокровия, что доказывало: урок не пошел впрок, достижение цели оставалось делом будущего.
В свои без малого тридцать лет он ощущал себя в переходном состоянии как в профессиональном, так и в личном плане, когда все казалось возможным и ничто — стабильным. Этот кризис, как он, видимо, справедливо заметил, наряду с упомянутым разрывом с его прежней женой или подругой породила прежде всего глубокая неудовлетворенность, связанная не в последнюю очередь с почти абсолютным провалом его попыток заработать. С другой стороны, слово «кризис» вовсе не означало, что его дела складывались наихудшим образом или что он ощущал себя глубоко несчастным человеком. Напротив, этот отрезок жизни стал для него периодом прорыва и динамичного движения вперед. Фактически, несмотря на все переживания, на всю потерянность и подавленность, которые свалились на него, он был полон неиссякаемой бодрости и поразительной живости, которая лишь временами выливалась в состояние изнеможения, в своеобразное самопогружение, в неожиданные переживания в связи с утратами и отчаянностью положения, которые однажды (это произошло в декабре во второй половине дня, тогда темнеет быстро, уже в полпятого вечера; он вдруг ощутил, что силы на исходе, и, не раздеваясь, лег в постель) довели его уже в полудремоте до состояния свободного падения: как будто все быстрее и быстрее устремляешься к земле, но никак на нее не упадешь…