Книга Бекерсона

И здесь, на этой вечеринке, он, Левинсон, чувствовал себя неожиданно уверенным, не просто реально присутствующим, только во исполнение поручения, а как бы в роли вовлеченного и реального участника, иногда даже в качестве выразителя настроения общества, что само по себе являлось редкостью, ибо характерными его чертами следовало считать замкнутость и бескомпромиссность. Он имел успех, гордился определенными достижениями, к нему прислушивались, старались его понять. Домоправительница, обладавшая слегка скабрезным шармом и одновременно ранимостью, спросила у него, кто он был, что делает. Короче, нашла его очаровательным. Он искусно уклонился от ответа, расхвалил дом и картины, тем самым попав точно в десятку. Она оказалась причастной к искусству, возникновение галереи стало ее заслугой, сейчас тут собралось много русских, может, он был художником? Да нет. Хотя действительно художником, он писал, слово без труда слетело с его уст… Ах, ну а что же еще? В данный момент вообще ничего, он с улыбкой смаковал один (единственно возможный) ответ, причем злобно-насмешливый — он раздумывал о фильме. Одно выражение пришло ему в голову — о Кремер! — вечер негромких триумфов. Каков он был, показывало уже то обстоятельство, что он мог пить без конфуза. Алкоголь не загонял его в угол, скорее наоборот. Только это был не он сам — теперь из него исходило иное, радостно-возбужденное «я», на тщетные поиски которого он отправился бы в иное время… Он постепенно становился рабом какого-то шаткого настроения, слова закручивались во все более тугую мысленную спираль, и он откровенно вел дело к краху, пока наконец глубоко засевшая в нем агрессивная мысль не разрядилась в массе собравшихся: а что, собственно, им здесь надо, что их привело сюда? После такого опрометчивого высказывания настала кратковременная тишина, и внимание всех присутствующих на мгновение переключилось на него, затем каждый из собравшихся вернулся снова к привычным разговорам. Вдруг все перевернулось. Еще мгновение назад он балансировал на канате (что, разумеется, было лишь глупостью и еще одним заблуждением), и вот уже на него обрушилась заслуженная кара: пока он говорил, вокруг него, по-видимому, что-то изменилось, несомненно, что-то случилось, нечто вроде падения напряжения… а он этого просто не заметил. И лишь чуть позже обнаружил, что Кремера в помещении больше не было, его место в конце зала опустело. А он, Левинсон, даже не обратил внимания на его исчезновение.

Мгновенно ощутив в себе какой-то надлом, он отсел в сторону, рядом с ним стоял полупустой стакан, он вдруг почувствовал в себе гнетущую опустошенность и потерянность. В этом состоянии он просидел, наверное, не менее часа в углу между какими-то яркими произведениями искусства. Его слух переполнялся гулом голосов (вечеринка продолжалась), а сам он пребывал в одиночестве, чувствуя себя проигравшим, словно имело место противостояние его с Кремером, которое в результате его, Левинсона, ухода считалось бы его, Кремера, успехом (а тот, наверное, даже ничего об этом не знал). Вдруг он, Левинсон, ощутил рядом с собой чье-то физическое присутствие. Это была юная дама. Улыбнувшись ему, она не задумываясь проговорила, что он выглядит таким одиноким, словно его бросили: она уже некоторое время наблюдает за ним и представляет себе, в каком он состоянии. Это была юная субтильная дама с несколько бледной кожей и короткой стрижкой. Хотя она не отличалась особой красотой, ему понравились мягкие черты ее лица.

Словно стряхнув с себя охватившие его мысли, он вдруг по-новому взглянул на даму, которая вначале не произвела на него особого впечатления; ему не пришло в голову ничего, кроме вопроса, с чего вдруг она его об этом спрашивает, которого она, впрочем, не расслышала. Она лишь отложила в сторону свою сумочку и села рядом с ним, натянув юбку на колени. Она проделала это с такой уверенностью, легкостью и естественностью, что ему нечего было возразить. Потом они посмотрели друг на друга, он и она, и он что-то уловил в ее взгляде, о чем и поведал своей новой знакомой. Она сказала, что ее зовут Лючия и что они уже почти знакомы. Она ведь давно наблюдает за ним, поглядывая на него в течение всего вечера.

Ей понравилось его возбуждение, которое не ускользнуло от ее внимания. Она также поняла, что на душе у него не очень спокойно, поэтому сейчас и подсела к нему. Нет, выпить ей не хотелось, она лишь слегка прикоснулась своей рукой к его. Сначала она скучала, — люди здесь… Кремер, нет, он ее совсем не интересовал, она не понимала, что они в нем нашли, она не ушла отсюда до сих пор только из-за него, Левинсона. Так эта женщина, появившаяся здесь, наверное, под вечер (а он ее и не заметил), вошла в его жизнь, буквально вошла в нее, присела, заговорила с ним, внезапно и зримо оказалась совсем рядом — худенькая, бледная, с женственной фигурой, чувствительной душой и активно функционирующими слезными железами.