Книга Бекерсона

Постепенно в нем возобладало иное настроение, частично со злости в отношении заказчиков, частично от удовольствия помериться с ними силами, не сразу выбросить белый флаг, проще говоря, не лечь под них. Это был какой-то странный спортивный азарт, захвативший его дух состязательности. Он даже не знал, откуда это у него взялось, каким образом зародилось желание быть лучше, в общем, побеждать… Итак, он принял решение ближе познакомиться с моделью пистолета CZ, может быть, испробовать его в тире или где-нибудь в лесу, без свидетелей, использовать в качестве мишени жестяную банку, а может, даже подстрелить курицу или какую-нибудь живность. Если его обнаружат, не страшно, значит, тогда все закончится. Однажды он поехал по городской железной дороге в Поппенбюттель, чтобы, может быть, в болотистой местности, примыкающей к Альстеру, подыскать подходящее место. Впрочем, по нынешним временам не так-то легко это сделать. Он провел всю вторую половину дня с этой целью прогуливаясь по подлеску. С тяжелой штуковиной в кармане куртки он вглядывался вокруг, но так и не нашел того, что искал — поляну в лесу или проталину, но только не каменный карьер, не какой-нибудь запрещающий знак и не подходящий на первый взгляд фонарь.

В какой-то момент в лесу он определил себе мишень с помощью вытянутых рук, взял на мушку воображаемый объект, медленно опустил переплетенные ладони и вдруг краешком глаза почувствовал, что за ним кто-то наблюдает, свидетель… Широко расставив ноги, он, Левинсон, стоял как вкопанный на лесной тропе, обеими руками обозначая воображаемую мишень, что со стороны не могло не показаться странным. Почувствовав на себе отсутствующий и в то же время пристальный взгляд, он медленно протянул руки в сторону свидетеля, после чего тот немедленно отвернулся и исчез. Позже он задавался вопросом, имел ли этот парень отношение к тем самым, и лишь досадовал на себя, что не рассмотрел его внимательно, из-за чего его внешность запомнилась только в самых общих чертах.

В тот вечер он впервые снова отправился к ней. Он не воспользовался своим ключом, а нажал на звонок. Открыв ему дверь, Лючия лишь молча посмотрела на него. Он закрыл за собой дверь и обнял ее, но она никак не проявляла радости. Потом они прошли в комнату, где он снова завел свою старую пластинку, пытаясь объяснить, что его надо принимать таким, каков он есть, снова старался объяснить ей, как устроен, вместе с тем пытаясь избегать сути дела и снова впадая в какой-то объяснительный дурман, ни словом не упоминая Бекерсона и тем более полученный им пистолет. Лючия внимательно слушала, пытаясь его понять, поскольку ему этого искренне хотелось, однако он остро ощущал, что его слова не доходят до ее сознания. Уйдя в себя, она совсем замкнулась — без сомнения, любящая его женщина, привязанная к нему, готовая следовать за ним и поэтому судорожно вцепившаяся в него, а он не мог отделаться от подозрения, что у нее в мыслях кто-то другой, что она ищет кого-то иного, что он ручается лишь за то, что ему неизвестно.

Итак, все говорило за то, что ему пора решиться покончить со всей этой историей, о чем ей и сообщил: откровенно, прямо в глаза заявил об этом, поведал о своем решении в тот же миг, в какой его принял. Пока он излагал свои взгляды (в переживаемый им момент триумфа и высокомерия), ее связь с ним при всей представленной им незначительности и ограниченности снова показалась ему ценной, только в иной, новой плоскости. Она открылась ему. И это ощущение внезапно согрело его душу: ее манера слушать, ее деликатность. Под этим впечатлением он потянулся к Лючии душой, дотронулся до нее, приблизил к себе эту молодую, весьма привлекательную, только очень бледную женщину с залитым слезами лицом (слезы так и стояли в ее глазах).

Он наслаждался ее плотью, которая от возбуждения потянулась к нему и растворилась в нем, плотью, которой управляла только одна страсть и которую пронзало только одно желание. Он обожал пряди ее волос, ее чуточку соленые слезы, бархатную белую и смуглую кожу, пропитанную ароматом водорослей.

На фоне только прозвучавшего заявления о прощании он снова полюбил ее тело впервые и навсегда.