Книга четвертая. Корректор реальности.

"Итоги оперативных сводок за 28.6 и утренних донесений от 29.6:

На фронте группы армий "Юг" все еще продолжаются сильные бои. На правом фланге 1-й танковой группы 8-й русский танковый корпус глубоко вклинился в наше расположение и зашел в тыл 11-й танковой дивизии. Это вклинение противника, очевидно, вызвало большой беспорядок в нашем тылу в районе между Бродами и Дубно. Противник угрожает Дубно с юго-запада, что при учете больших запасов вооружения и имущества в Дубно крайне нежелательно"…

Ф. Гальдер Военный дневник

— Во-о-т! А что крайне нежелательно немцам, то – сами понимаете, — крайне желательно нам с вами. Ну, уяснили, наконец?

— Тур, а ты сам-то подумал, что говоришь? Где это видано, чтобы вчетвером помочь целому танковому корпусу, а? Да у них там и танков сотни, и людей тысячи!

— Это не танковый корпус, а 8-й механизированный. И техники они уже потеряли более половины, и людей у них повыбило… А помочь я хочу не всему корпусу, конечно, а группе бригадного комиссара Попеля из 34-ой танковой дивизии корпуса. Они такого шороху в тылу у немцев навели! А завтра на них навалятся аж четыре немецких дивизии – и все. Конец… Выйти из окружения удастся всего-то двум тысячам наших бойцов.[3] Давайте поможем ребятам, а?

* * *

Думка сделать все возможное, чтобы облегчить положение танкистов из 8-го мехкорпуса, постоянно преследовала меня. Настолько, что при очередном разговоре с Шапошниковым я предложил ему воспользоваться уже наработанным приемом и черкнуть еще одну записку командиру 8-го механизированного корпуса, весьма успешно громившего наступающие немецкие танковые и мотопехотные части. Но маршал категорически отказался.

— Да поймите же вы, Тур! Война уже катится по нашей стране страшным бронированным катком! И все ваши, пусть героические и крайне нужные усилия как-то изменить, поправить её ход – всего лишь песчинка на пути у этого катка. И будет ли толк, изменится ли хоть что-нибудь в ходе уже однажды проигранных боев, — я не знаю… Скорее всего – нет. Да и полномочий и возможностей отдавать боевые распоряжения в июне 41 года у меня не было. Не забыли? Я уже не был тогда начальником Генштаба. Да и как вы это себе мыслите? Пришел не пойми кто, принес какую-то писульку, и что? Генерал-лейтенант Рябышев должен этому человеку верить? Слушаться? Вопреки имеющимся приказам Юго-Западного фронта? Прекратить громить противника и отступить? А не провокация ли это? Эй, комендантский взвод! А ну-ка – расстрелять этого труса и паникера!

— Погибнут ведь они все… В первую очередь танкисты группы бригадного комиссара Попеля. У них вот-вот закончатся боеприпасы и горючее… Пробивную силу они уже потеряли, закапывают танки в землю. Еще чуть-чуть – и конец…

— Да, погибнут! — жестко сказал маршал. — Это их судьба и осознанный выбор. Они бойцы и защитники Родины. И должны защищать ее, пусть и ценой своей жизни… Все мы, военные, в долг живем, вам ли это не знать… Раз присягу принял, значит – так и только так. Более обсуждать этот вопрос я не намерен.

— Ясно, товарищ маршал… Ясно, что ничего не ясно. Ладно, пойду я. Может там, на месте что-нибудь придумаем…

— Если встретите его… ну, вы поняли – Рябышева… скажите ему лишь одно – мол, тогда, на маневрах 34-го года, Шапошников был прав. И сегодня он советует бросить технику и спасать людей. Большего в той ситуации не сделать… Все, идите, майор!

— Уже капитан…

— Вот и иди… расти дальше!

Куда уж дальше-то? Дальше уж и некуда…

Глава 5

Если вот так вот, просто в лоб, с доброй улыбкой отца, прячущего за спиной сложенный вдвое солдатский ремень, спросить любого жителя нашей страны: "А назови-ка мне, мил человек, крупнейшее танковое сражение второй мировой войны?", то, скорее всего, вам ответят просто и однозначно: "1943 год, Курская дуга, битва под Прохоровкой".

Конечно, я не беру в расчет наших бедных, запутавшихся в трёх социальных сетях, егээшников, которые сразу же потребуют три, а то и четыре варианта ответа: "Битва при Гавгамелах", "Синопское сражение", "Черная пятница дефолта" и "Выезд батьки Махно с лихими прошмандовками и верным пулемётом из Гуляй-Поля".

Ну да фурсенко с ними, чур меня чуров! Чур, чур!