Мы заговорили с ним о смерти «случайно». В Москве тогда взрывались террористами дома, и ужас навис над городом, и не было, наверное, человека, кто бы так или иначе не думал о смерти в те дни. Ему было уже девять, и на мой вопрос, а думая ли он о ней, он ответил утвердительно. Сначала мы рисовали смерть, я – свою, он – свою: страшную, черную, противную. Потом я спросила его:
– Что произойдет с тобой, когда ты будешь умирать?
– Мне будет больно и страшно. – Он почти не дышит, вглядываясь в свой черный рисунок.
– От чего тебе будет страшно?
– От того, что я не знаю, что со мной будет потом.
– А что с тобой будет?
– Хуже всего, если ничего не будет. Если б я мог еще попасть в ад, еще куда ни шло.
– Подожди, а рая там нет?
– Нет, рай – это сказки.
– Как это?
– Вот так. Тот, кто всю жизнь жил правильно, все делал хорошо, тот попадает в ад, где надо все время много работать. А вот тот, кто жил неправильно, совершал плохие поступки какие-нибудь, тот не попадает никуда, для него все прекращается.
– Тебе рассказал кто-нибудь про это?
– Нет. Я сам так думаю.
– Умирать тогда, наверное, совсем страшно. Или ад – или ничего. Ничего себе перспектива! – неподдельно изумилась я.
Это была, безусловно, в большей степени картина его жизни, чем смерти: он был почти отличником, стремящимся к безупречному поведению и знаниям с настойчивой подачи его строгой мамы. Все свое свободное время он посвящал урокам, и все равно никак не удавалось получать одни пятерки. Ко мне он попал с сильной тревогой и неумением за себя постоять.
– А я не знаю, что будет со мной после смерти, – честно призналась я. – Может, я буду просто духом, живущим в других мирах, а может, ничего и не будет: я просто умру, и все на этом закончится.
– И вам не страшно?
– Страшно, конечно. Поверь мне, многим людям действительно очень страшно, почти всем, просто в этом не так легко сознаться.
– Ну ладно тогда, – сказал он с явным облегчением и заерзал на стуле.
– Может, мы зря с тобой затеяли весь этот разговор, как думаешь?
– Нет, не зря. Со мной никто об этом не говорил. Но рисунок я оставлю у вас, он получился неаккуратным, мама будет недовольна.
Дети чувствуют сильное одиночество, если такую сложную тему им не удается разделить с друзьями или взрослыми. Им тогда кажется, что они одни боятся смерти, что с ними будет как-то по-особенному плохо и они с этим не справятся. Поэтому они придумали защитные механизмы, которые, кстати, остаются с нами до старости. По данным Ирвина Ялома, американского психотерапевта, активно исследовавшего эту тему, эти механизмы таковы:
– Вера в конечного спасителя.
Берет свое начало от всеобъемлющей родительской заботы и защиты. Вера в то, что мама или папа всегда меня пасет, важно только, чтобы они постоянно были рядом.– Вера в то, что дети не умирают.
Это распространенное утешение, к которому начинают прибегать дети (особенно если эту ложную мысль поддерживают их родители).