КНИГА ДЛЯ ВНУЧЕК

Тем временем правительство начало оказывать на нас давление. До сих пор мы сталкивались с гостеприимством и щедростью: теперь – пожалуйте расплачиваться. Как говаривал один мой старый всезнающий друг: „Здесь вход всегда бесплатный; расплачиваешься при выходе".

„Наверху" прекрасно понимали, что, пока я не вступлю в контакт со старшей дочерью Катей, я все еще нахожусь в неопределенности относительно наших дальнейших планов. Поэтому на нас начали нажимать немедленно, хотя мы все еще были в растерянности. Мы не могли тут же уехать…

Двое чиновников из МИДа оказались сравнительно молодыми бюрократами – один брюнет цыганского вида с приличным знанием английского языка, другой с розовыми щечками и голубыми глазами говорил только по-русски, очевидно из чувства патриотизма. Они оба немедленно заявили, чтобы я подала прошение о восстановлении меня в гражданстве СССР и о „принятии дочери Ольги" в таковое. Последнее меня удивило, – уж очень скоро они все захотели. Да и двойное гражданство Ольги, уроженки США, было бы фактом.

„Нет! – твердо заявил Розовые щечки. – Мы не признаем двойного гражданства". „Нет, нет, не признаем", – вторил ему брюнет. Я даже рассмеялась непочтительно. ,,В мире существуют случаи тройного – и – более гражданства, я сама встречала таких людей в Америке. Мир сегодня в движении, люди больше не живут на одном месте всю жизнь!" – ,,Советский Союз ничего подобного не признает. Получив однажды советское гражданство, советский гражданин остается советским гражданином при всех обстоятельствах! "

Я поняла, что это был просто один из тех моментов, когда в СССР полагают, что могут диктовать международные правила и законы по собственному желанию. Пережитки гоголевских времен. Собакевичи. Чего с ними спорить: бесполезно „У Ольги останется навсегда двойное гражданство, – повторила я. В этот момент было предельно ясно, что, несмотря на все „вежливости" и „щедрости", мне дают понять, где я, и кто решает нашу судьбу. Я решила делать то, что от нас требуют, потому что в данных обстоятельствах просто не

48

было иного выхода и потому что я все еще надеялась как-то урегулировать наши семейные дела.

Поэтому я написала заявление, которое мне буквально продиктовали. У меня не было никакого оружия, чтобы сражаться, и нервы были на пределе. А к формальностям особого почтения я никогда не питала.

Гриша согласился со мной, что „положение серьезное". Но теперь он, будучи опытным дипломатом на поприще международного права, с прекрасной карьерой, поездками за границу, лекциями и прочими атрибутами своих достижений, не хотел, конечно, вступать в борьбу. Он все еще полагал, что я такая же, как была сорок лет тому назад, и не желал думать о моем американском опыте. Я же видела, что мне сейчас не под силу вступать в сражение с властями, так как самым важным было как-то обеспечить Ольге сносное существование. Я написала поэтому все, как мне продиктовали.

Весь процесс, обычно занимающий месяцы, завершен был в два или три дня. 1 ноября 1984 года Верховный совет подписал указ, а приехали мы сюда только 25 октября. Скорость неслыханная.*

По завершении этого процесса, один из наших опекунов пришел, чтобы забрать наши американские паспорта и, как он выразился, ,,вернуть их в посольство США". Тут я поняла, что последует немедленная реакция – и она последовала.

Мы узнали – вернее, догадались о ней – по тому факту, что возле входа в гостиницу на следующее утро собралась толпа иностранных репортеров, аккредитованных в Москве. Как ни в чем не бывало, мы вышли в тот день, чтобы ехать смотреть еще одну из московских школ. И вдруг молодой человек в вязаной лыжной шапочке с телевизионной камерой на плече приблизился к Ольге и спросил ее по-английски: „Вы – Ольга Питерс?" – „Не говори с ними!" – крикнула я, схватила ее за руку, и мы прогалопировали назад в гостиницу.

Последующие дни было невозможно выйти из гостиницы – нас ожидали внизу репортеры. Я пошла однажды утром

___________________

* Официальный выход наш из гражданства СССР занял потом два года и завершился наконец 7 апреля 1988 года, когда мы уже вернулись в Америку.

49

(пока Оля занималась русским языком) к своему кузену Сереже Аллилуеву; всего несколько кварталов от гостиницы, но заблудилась. За мной следовал высокий, могучий чекист в штатском. Через несколько минут появились репортеры, я просила их уйти. Чекист начал толкать их кулаками, и один, с камерой на плече, чуть не упал. Я кричала на чекиста по-русски, чтобы он остановился, на репортеров – по-английски, чтобы они ушли, – в СССР не дают интервью на улицах – но обе стороны упорствовали. Тогда, потеряв терпение, я ,,послала" его по-русски, а их – по-английски, совершенно не думая о том, что могу попасть в таком виде на экран… Оказывается – я попала, но из кинохроники вырезали этого чекиста. Так что непонятно было, почему я так разозлилась. (Это я узнала по возвращении в США.)