Книга Длинного Солнца

— Ровно столько времени было и у нас — четыре часа, я имею в виду. Наверно, я выгляжу как ведьма.

Он сделал ошибку, пытаясь проверить это, и обнаружил, что его глаза отказываются покидать ее лицо.

— Ты — самая прекрасная женщина на Витке, — сказал он. Ее рука нашла его руку, но она легким наклоном головы показала на Квезаля.

Квезаль дремал — или так казалось — в своем красном кресле; но тут он поднял голову, словно она произнесла его имя.

— Есть ли у тебя зеркало, дитя мое? В таких апартаментах обязано быть зеркало.

— В гардеробной есть стекло, Ваше Святейшество. Если вы захотите, оно покажет вам ваше отражение. — Гиацинт укусила полную нижнюю губу. — Только сначала я должна там переодеться. Мне кажется, что Уззи через минуту вернется с речью для патеры и одной из этих штук — с ухом.

Квезаль с трудом поднялся, помогая себе посохом, и сердце Шелка устремилось к нему. Как он слаб!

— У меня было четыре часа, чтобы поспать, Ваше Святейшество, у Гиацинт даже меньше, я боюсь, и у доктора примерно столько же; но я не верю, что вы, Ваше Святейшество, вообще спали.

— Людям в моем возрасте не надо много спать, патера-кальде, но я бы хотел зеркало. У меня заболевание кожи. Вы слишком хорошо воспитаны, чтобы сделать мне замечание, но я его делаю сам себе. Я ношу с собой помаду и краску, как женщина, и гримирую лицо, как только получаю возможность.

— В бальнеуме, Ваше Святейшество. — Гиацинт тоже встала. — Там тоже есть зеркало, и я переоденусь, пока вы там.

Квезаль заковылял в бальнеум. Гиацинт подождала, держа руку на задвижке, явно рисуясь, но так грациозно, что Шелк мог бы простить ей намного более худшие поступки.

— Вы, мужчины, думаете, что женщине нужно много времени, чтобы одеться, но сегодня утром я оденусь за пять минут. Не уходите без меня.

— Мы не пойдем, — пообещал Шелк, и не дышал, пока за ней не закрылась дверь будуара.

— Плох вещь, — пробормотал Орев со столбика.

Меченос продемонстрировал Шелку трость с серебряной окантовкой.

— Вот теперь я могу показать тебе ее, парень! Скромная? Соответствующая? Авгур не может носить меч, верно? Но ты можешь носить трость! Разве в первый раз ты пришел ко мне не с тростью, а?

— Плох вещь! — Орев прыгнул на плечо Шелку.

— Да, тогда у меня была трость, но сейчас ее нет. Боюсь, я ее сломал.

— Эту не сломаешь! Смотри! — Меченос что-то сделал, и рукоятка трости отделилась от коричневого деревянного древка, обнажив прямой и узкий обоюдоострый клинок. — Поворот, и они разошлись! Попробуй!

— Я бы, скорее, предпочел свести их вместе. — Шелк взял у него трость; она казалась тяжелее обычной, но легче меча. — Плохая вещь, как и сказал Орев.

— Никель и сталь! И хром! Чистая правда! Может парировать азот! Веришь в это?

Шелк пожал плечами:

— Да, наверное. Когда-то у меня был азот, и он не смог прорезать стальную дверь.

Слово азот напомнило ему о позолоченном игломете Гиацинт; он поспешно сунул руку в карман.

— Вот он. Я должен вернуть его ей. Я боялся, что он каким-то образом исчез, хотя и не мог себе представить, кто мог взять его, за исключением самой Гиацинт. — Он положил игломет на простыню персикового цвета.

— Я отдал тебе большой, парень. Он еще у тебя?

Шелк покачал головой, и Меченос начал рыскать по комнате, открывая шкафы и проверяя полки.

— Эта трость может пригодиться, согласен, — сказал ему Шелк, — но игломет мне точно не нужен.

Меченос вихрем пронесся по комнате, оказался перед ним и протянул игломет.

— Собираешься установить мир, а?

— Надеюсь, мастер Меченос, и это в точности...

— А что, если им не понравится способ, которым ты собираешься установить его, парень? Бери!

— Вот, пожалуйста, кальде. — В комнату ворвался Узик, державший в руках лист бумаги и черный предмет, больше похожий на отлитый из пластика цветок, чем на настоящее ухо. — Я включу его прежде, чем передам вам, и вам останется только говорить в него. Понимаете? Мои громкоговорители повторят все, что вы скажете, и все вас услышат. Вот ваша речь.

Он протянул Шелку лист бумаги.

— Сначала прочитайте ее, так будет лучше. Вставьте свои мысли, если хотите. Однако я бы не стал слишком далеко удаляться от текста.

Слова ползли по листу, словно муравьи, некоторые несли значение в своих черных челюстях, большинство — нет.

«Повстанческие силы. Гражданская гвардия. Бунтовщики. Комиссары и Аюнтамьенто. Армия. Стражи Аламбреры. Повстанцы и Гвардия. Мир».

Наконец-то это слово. Мир.

— Хорошо. — Шелк дал листу упасть на колени.

Узик что-то крикнул кому-то во внешней комнате, подождал ответа, который пришел очень быстро, прочистил горло и поднес ухо к губам.

— Говорит генералиссимус Узик из гвардии кальде. Слушайте меня все сражающиеся и, особенно, мятежники. Вы сражались, потому что хотели сделать патеру Шелка кальде, но кальде Шелк с нами. Он с гвардией, потому что знает, что мы с ним. Теперь вы, солдаты. Ваш долг — повиноваться нашему кальде. Он сидит здесь рядом со мной. Слушайте его приказы.