Книга домыслов

Старик хихикнул, а я представил себе его «многострадальную» супругу с редеющими седыми волосами и толстыми щеками. Я описал карту, а потом слушал шелест листаемых страниц.

– А-а-а… Вот! Описанный вами рисунок похож на Башню. В кратком описании говорится, что эта карта предвещает кардинальные перемены, часто насильственного свойства. – После нечленораздельного бурчания себе под нос Черчварри добавил: – Есть и более обширная интерпретация, но, боюсь, я не совсем ее понимаю. Не знаю, чем это может помочь нам. Наш журнал, по крайней мере, на целое столетие древнее «Принципов прорицания». Можете сами посмотреть, так как эту книгу много раз переиздавали… У меня, впрочем, очень красивое издание с золоченым обрезом и тисненым переплетом.

– Боюсь, я не смогу позволить себе приобрести это издание.

– А чем дольше оно у меня остается, тем меньше я могу позволить себе его держать, – вздохнув, произнес Черчварри. – Двухсторонняя проблема.

– Вечная проблема торговцев и банков, которые их кредитуют.

– И ни у кого лишнего цента нет за душой, – весело сказал Черчварри. – В любом случае мне нравится общаться с вами по телефону. Надеюсь, когда вы что-нибудь узнаете, то обязательно мне позвоните.

– Обязательно позвоню, Мартин, – сказал я, несколько удивленный тем, что на самом деле собираюсь ему позвонить.

На размышления, впрочем, не оставалось много времени. Библиотека ждать не будет.

Я принял душ и побрился. Из зеркала на меня смотрело лицо очень уставшего человека. Спутанные темные волосы. На подбородке – порезы и краснота, вызванная старым лезвием бритвы и влажностью. Из-за этой влажности я постоянно потею. А ведь Алиса целовала мое лицо! Сегодня вечером мы едем в «Дубы». Там выступает джазовый квартет. Кажется, они играют в стиле фанк. Музыка и крепкие напитки… Быть может, это свидание, а быть может, двое друзей просто будут сидеть, пить и слушать музыку. Я попытался остановить кровь, сочащуюся из ранки на подбородке. Я всегда по утрам такой?

Я прихватил с собой журнал и конверт. Сев в машину, я оглянулся на свой дом. Сточный желоб на крыше совсем покосился. Когда это случилось? Я бросил взгляд на часы. Нужна пара скреп. Это я и сам смогу легко починить.

Раздумывая о текущей, совсем прогнившей крыше и джазовых квартетах, играющих в стиле фанк, я доехал до библиотеки. Девушки, сидящие за абонементными столами, не подняли на меня глаз, когда я проходил мимо. Единственным объяснением их поведения мог быть стыд.

Значит, меня увольняют.

Уважающий себя человек должен был бы прямо проследовать в кабинет Дженис, но я таковым себя не считал. Надо сесть за свой стол. Это станет моим последним рубежом обороны. За долгие годы кресло, на котором я сидел, стало частью моего естества.

Не прошло и пяти минут, как стук каблуков по потертому ковровому покрытию возвестил о появлении Дженис. Сегодня на ней был темно-розовый костюм. На сгибах он порядком потерся, да и как для июля костюм был чересчур теплым. Сегодня в ушах у нее болтались серебряные раковины береговых улиток.

– Саймон!

– Давайте здесь, Дженис.

Женщине было явно не по себе. Глаза предательски блестели. Она что, плакала?

– Будет лучше, если мы пройдем в мой кабинет.

– Не лучше. Я бы предпочел не проходить мимо всех.

Губы ее чуть приоткрылись, выпустив едва слышный возглас.

– Понимаю. Хорошо вас понимаю…

После этого Дженис принялась во всех деталях описывать мне, как она за меня боролась. Она утверждала, что если бы ей удалось найти хоть какой-то способ свести концы с концами, не увольняя меня, то она обязательно бы его использовала. Мне не хотелось ее слушать. Не помогло даже то, что Дженис принялась расхваливать меня как работника. Она, оказывается, рада была наблюдать за тем, как я расту. Лучше уж делать вид, что слушаешь. Прекрасная маска, которая так мне идет.

– Без вас каталогизация будет уже не той, – заявила она.

Даже если Дженис не кривила душой, что вполне возможно, ее оправдания звучали жалко. А что там за стеллажом с периодическими изданиями? Толстая рыжеватая коса! О черт! Алиса слушает, как меня увольняют.

– Мне очень жаль, но ничего другого не остается.

Я как бы издалека слышу, что соглашаюсь на двухнедельную отсрочку. Дженис говорит, что сделает пару телефонных звонков, рекомендуя своего уволенного работника.

– Хорошо, – соглашаюсь я.

Теперь я только рад тому, что меня увольняют, так как происходящее таит в себе уж слишком много унизительного. Зачем ремонтировать водосточный желоб, если на все остальное просто нет денег? Пройдет совсем немного времени, и оба моих дома пойдут прахом.

Дженис ошибается. Я проработал в библиотеке не десять, а двенадцать лет. Двенадцать лет работы в относительном одиночестве: раскладывание, сортировка, сканирование, каталогизация, поиски, составление писем, клянченье грантов, клянченье финансирования… Я сроднился с бумагами. Они стали частью меня. Двенадцать лет, посвященных томам и страницам. Теперь я сам стал похож на книгу.