Полет, перемежавшийся остановками, во время которых пары, несшие бескрылого человека, менялись, длился два или три часа.
Птицелюди были сильны, но от такого мертвого груза — термин, хоть и не нравился Уэллену в применении к собственной особе, точнее всего отражал положение дел — устанет кто угодно. С течением времени солнце медленно описывало дугу, перемещаясь вправо от ученого, и это означало, что отряд движется почти точно на юг. Уэллен надеялся, что они прибудут на место до темноты. Ему вовсе не улыбалось лететь, не видя ничего вокруг, или же ночевать в каком-нибудь неизвестном лесу. Бояться, конечно, было глупо — ведь птицелюди, без сомнения, знали, что делали, — однако пережитого Уэлленом наверняка хватило бы любому. Сейчас ему хотелось только одного: укрыться на время от всего мира в каком-нибудь безопасном месте.
Голова его начала болезненно ныть. Уэллен поморщился, подумав, что головная боль в сравнении со всеми предшествовавшими ей бедами — всего лишь мелкая неприятность.
Словно в ответ на его мысли, боль сделалась сильнее и вскоре стала просто-таки невыносимой. И может быть, поэтому Уэллен почти не сомневался, что она означает
Он быстро оглянулся, едва не вывернувшись из когтей своих носильщиков. Один из искателей прикрикнул на него — несомненно, напоминая о том, что люди не умеют летать, а посему лучше не вертеться. Мотая головой, Уэллен пытался дать понять: поблизости что-то неладно. Птицечеловек заморгал и вновь сосредоточился на полете.
Прочие искатели тоже без всякой опаски летели вперед. Пожалуй, этого должно было быть достаточно для спокойствия — ведь они знали свою родную землю гораздо лучше него. Однако предупреждающая боль не проходила. Уэллен взглянул вниз, подумав, что опасность может таиться там. С такой невероятной высоты открывался превосходный вид на многие мили вокруг, но самым опасным из всего, замеченного им, оказалась стайка мелких драконов вокруг какой-то падали. Принадлежавшие к бескрылой разновидности и явно медлительные во всех отношениях, они вряд ли могли представлять собою угрозу.
Что же такого, кроме падения, могло ему угрожать? Уэллен попробовал глянуть вверх, но носильщики держали его под таким углом, что он смог рассмотреть лишь участок неба впереди стаи. Начав вертеться, он вполне мог вывернуться из когтей носильщиков, что в данной ситуации было бы крайне нежелательно. Где же искать возможную опасность?
Наконец, не в силах противостоять непрестанному беспокойству, он осторожно повернулся так, чтобы увидеть больше. Державшие его искатели заклекотали, но он только покачал головой. Попытку нельзя было назвать успешной — другое дело, если бы голова могла совершить полный оборот, — но Уэллен сумел разглядеть облака над головой и позади.
Прищурившись, он вгляделся повнимательней. В такой же точно облачной завесе прятался дракон, погубивший его товарищей…
Более он не мог так рисковать. Снова завертевшись, чтобы привлечь внимание птицелюдей, он закричал:
— Облака! Мне кажется, среди них что-то есть!
Искатель лишь взглянул на него, по обыкновению склонив голову. Ученый повторил предостережение, гадая, понимает ли птицечеловек его слова. Подтверждений тому, что все искатели понимают Общий язык, не имелось. Его удивляло даже то, что люди древнего континента до сих пор говорят на том же языке. Отчего бы это?
Его носильщики переглянулись, возможно, беседуя в свойственной их народу безмолвной манере, но больше ничего не произошло. Если они и обсуждали его предупреждение, то либо не поверили, либо не сочли его достаточно важным. Возможно, они даже знали все заранее и теперь просто пытались заманить возможных наблюдателей в какую-либо скрытую до поры ловушку. Ученый надеялся на это, но в глубине души не верил.
Через несколько минут стая начала снижаться. Всматриваясь в несущуюся навстречу землю, ученый пытался определить, где они приземлятся, но не видел ничего, кроме холмов и леса. Значит, еще одна промежуточная остановка. Он быстро оглядел окрестности и заметил подальше к юго-востоку ряд холмов. Их однообразие наталкивало на мысль, что это те самые холмы, где Сумрак впервые спас его от пожирателей падали.
Интересно, что пришло чародею в голову, когда он очнулся от воспоминаний. Или он предается им и сейчас, все еще беседуя с давно умершими товарищами?
Какую бы опасность ни представлял собою древний колдун, Уэллен не мог избавиться от жалости к нему. Представить только долгие годы страха и неуверенности, прожитые им…
Ноги его коснулись земли, и это заставило забыть о Сумраке. Носильщики, убедившись, что инерция не заставит ученого споткнуться и упасть, отпустили его. Вокруг опускались на землю прочие птицелюди. Ни один из них не казался обеспокоенным — чего нельзя было сказать об ученом. Внезапно обретенная способность чувствовать опасность — пусть пока очень неопределенная — еще ни разу не подводила. Всякий раз, сколь бы отдаленной ни была угроза, она оказывалась реальной.