Книга Духов

Для вещей общеизвестных мнение учёных с полным правом внушает доверие, ибо они знают больше и лучше, чем человек толпы; но в том, что касается новых принципов, неведомых явлений, их способ видения всегда всего лишь гипотетичен, предположителен, потому что они ничуть не более других свободны от предрассудков; мы скажем даже, что у учёного, быть может, больше предрассудков, чем у кого другого, потому что естественная склонность влечёт его к тому, чтобы всё подчинить точке зрения, которую он развил, к тому, чтобы подогнать всё под точку зрения, коию он углубил. Так, математик доводы видит лишь в каком-нибудь алгебраическом доказательстве, химик сводит всё единственно к действию элементов и т.д. Всякий человек, избравший себе какую-либо специальность, прилепляет к ней все свои идеи; оторвите его от неё – и он часто будет говорить глупости, потому что желает подчинить всё единому шаблону; это есть следствие человеческой слабости. Я, стало быть, охотно и с полным доверием посоветуюсь с химиком по вопросу анализа химических соединений, с физиком – о силе электрического тока, с механиком о какой-либо движущей силе; но они позволят мне, – и это без всякого ущерба уважению, которое вызывает их специальное знание, – не принимать в расчёт их отрицательное мнение о Спиритизме; во всяком случае, считаться с ним ничуть не более, чем с суждением архитектора по поводу какого-либо музыкального вопроса.11

Обычные науки основаны на свойствах материи, которые можно экспериментально проверить и управлять ими по своему усмотрению; спиритические же явления основаны на действии разумных сил, обладающих своей собственной волей, и каждое мгновение доказывают нам, что они не предназначены подчиняться нашим капризам. Наблюдения, стало быть, не могут вестись тем же образом; они требуют особых условий и иной отправной точки; желать подчинить их нашим обычным способам и приёмам исследования – значит устанавливать аналогии, которых не существует. Собственно наука, как таковая, стало быть, некомпетентна, чтобы высказываться по вопросу о Спиритизме: она не должна заниматься им, и её мнение, каково бы, оно ни было, благоприятно или нет, не может иметь никакого веса. Спиритизм есть результат личной убеждённости, которую учёные могут иметь как индивиды, независимо от их качества учёных; желать же передать этот вопрос на суд науке значило бы то же, что предоставить симпозиуму физиков или астрономов решать вопрос о том, существует ли душа или нет; в самом деле, весь Спиритизм – в вопросе о том, существует душа или нет и каково её состояние после смерти; между тем в высшей степени нелогично полагать, будто какой-либо человек должен быть великим психологом потому только, что он великий математик или великий анатом. Анатом, рассекая человеческое тело, ищет душу, и от того, что он не находит её под своим скальпелем, как находит под ним нерв, или от того, что не видит её улетающей, словно какой-то газ, заключает, что её не существует, так как он стоит на точке зрения исключительно матерьяльной. Но следует ли, что он, вопреки всеобщему мнению, прав? Нет. Вы, таким образом, видите, что Спиритизм находится вне компетенции науки. Когда спиритические взгляды станут широко распространены, когда они будут приняты массами – и если судить по скорости, с какой они распространяются, время это не может быть сильно отдалено, – то со Спиритизмом произойдёт то же, что и со всеми новыми идеями, встретившими противодействие: учёные признают его объективную реальность; они идут к этому индивидуально самою силою вещей; до той же поры преждевременно отвлекать их от их специальных работ, чтобы принудить заниматься какой-то посторонней вещью, не находящейся ни в их ведении, ни в круге их интересов. А пока что, те, кто без предварительного и глубокого изучения предмета высказываются отрицательно и поднимают на смех всякого, кто не разделяет их мнения, забывают, что так же было и с большею частью великих открытий, делающих честь человечеству. Они тем выставляют имена свои напоказ в длинном списке печально знаменитых мракобесов и гонителей новых идей и вписывают себя рядом с теми членами учёной ассамблеи, которая в 1752 году встретила громким взрывом хохота доклад Франклина о громоотводах, почтя его недостойным того, чтобы фигурировать в числе обращённых к ней сообщений; и другой такой же ассамблеи, которая отняла у Франции преимущества первосоздателя парового флота, заявив, что система Фултона есть-де неосуществимая мечта; а между тем всё это были вопросы ассамблейного ведения. И если уж эти ассамблеи, насчитывавшие внутри себя одних только светил учёного мира, имели всего лишь насмешки и сарказмы к идеям, которых не понимали, к идеям, которые через несколько лет должны были произвести коренной переворот в науке, нравах и промышленности, то как тогда надеяться, что какой-либо вопрос, чуждый их работам, добился бы большей милости?