Сейчас девять тридцать, теоретически час пик еще не кончился, но я еду на север, против потока. Одним глазом поглядывая на дорогу, я рассеянно перебираю груду дисков на соседнем сиденье. Надо сказать, эта эклектичная коллекция с головой выдает мои смутные попытки вырваться за границы своего истинного возраста. Не то чтобы я боялся постареть, я просто не хочу заниматься этим в одиночку. В итоге в свои тридцать четыре года я слушаю
Кроме того, я родом из восьмидесятых, неонового поколения залаченных хайров — поколения, от которого уцелело очень мало музыки. Когда вы в последний раз слышали
Но я продолжаю перебирать диски и наконец нащупываю старую запись Спрингстина «Рожденный бежать». Есть вещи, неподвластные возрасту, — например, Босс. Включаю диск, и он тут же переносит меня, как это умеет только музыка, в мою комнату в Буш-Фолс, где я бесконечно крутил этот диск на фишеровском стереомагнитофоне, который отец подарил мне на окончание восьмого класса. Тогда прошло примерно девять месяцев со смерти мамы, и он еще делал утешительные подарки. Этот магнитофон стал финальным аккордом, после которого отец навечно засел в своем кабинете, где напивался по ночам в окружении своих школьных баскетбольных трофеев, покидая дом только ради работы или матча «Кугуаров».
Проезжая шлагбаум перед платным участком дороги в районе Ривердейла, я набираю рабочий номер Оуэна. Трубку снимает Стюарт, его зануда-секретарь, и отвечает бодрым, официальным голосом:
— Офис Оуэна Хобса.
— Будьте добры, соедините с Оуэном.
— Господин Хобс на встрече, — отвечает он на автомате. — Не могли бы вы представиться?
— Это Джо Гофман.
— О, господин Гофман! — восклицает Стюарт, мгновенно перевоплощаясь в само радушие. — Как поживаете? Я вас по голосу не узнал.
— Ну да, мы же редко с вами беседуем.
Стюарт — типичный высокомерный швейцар, раздутый от собственной важности позер, которого Оуэн держит просто шутки ради, и хотя меня обычно забавляет то, как мгновенно он может превращаться в бесстыдного подхалима, лишь только речь заходит обо мне, сегодня я не в настроении.
— Пожалуйста, передайте ему, что это я.
— Конечно-конечно, — отвечает Стюарт, и я слышу по голосу, как он раздосадован. — Все в порядке?
— Все волшебно.
На время ожидания включается «Оркестр в бегах», и из трубки необыкновенно ясно слышится голос Пола Маккартни, который накладывается на Спрингстина, звучащего в динамиках. Я выключаю магнитофон в ту же секунду, как скрипучий голос Оуэна вытесняет Маккартни, и исторического дуэта не получается.
— Привет, Джо.
Он отвечает сипло и нетвердо, в чем, по крайней мере, отчасти виновен я, потому что держал его на телефоне почти до пяти утра.
— Прости за вчерашнее. Надеюсь, я тебя ни от чего не оторвал, — произношу я, хотя, что касается Оуэна, его практически всегда от чего-то отрываешь. У этого человека просто бешено насыщенная светская и личная жизнь.
Он словно опасается, что, пропусти он один вечер, безумный цирк его жизни свернет шатры и уедет без него.
— Я к тому моменту с лихвой окупил заплаченное за Сашу, — отвечает он, подавляя смешок.
— А кто у нас Саша?
— Медсестра из Румынии, если я правильно прочитал ее данные.
— Понятно.
В издательском мире ходят целые легенды про оуэновский послужной список дорогих девочек по вызову. В данный момент он обрабатывает раздел «чувственные ролевые игры» с последней страницы журнала «Нью-Йорк» и с восторгом докладывает мне о каждом новом знакомстве.
— Едешь в Буш? — спрашивает он. Только свои называют Буш-Фолс Бушем — вполне в стиле Оуэна втираться в доверие таким образом.
— Прямо сейчас.
— Что ж, надеюсь, отцу твоему получше.
— Спасибо, — отвечаю я, и внезапно меня охватывает стыд, как будто бы я каким-то жульническим способом напрашиваюсь на выражение сочувствия в связи с болезнью отца. — Ты текст получил?
— Утром на столе обнаружил, — отвечает он после некоторой паузы. Оуэн обычно не склонен делать паузы.
— Прочитал?
— Несколько страниц.