Книга Джо

Никто не знал. Вся школа просто говорила о том, что накануне вечером кто-то прыгнул в водопад, и те парни, которые при этом присутствовали, гордо делились цветистыми историями о том, какие сексуальные дивиденды они поимели в результате этого важного события. Информация о личности смельчака и о последствиях его прыжка в воду оставалась пока неизвестной.

Если в маленьких городках новости распространяются быстро, то в средней школе маленького городка они путешествуют со скоростью света. Мы все уже разошлись по классам, когда появился Мыш, опоздавший на уроки и распираемый новостью о самоубийстве Сэмми, но каким-то невообразимым образом эта информация просочилась сквозь стены классных комнат, расползлась как клещ с дежурными, опоздавшими и выходившими в туалет.

— Это просто слухи, — прошептала мне на ухо Карли, накрыв ладонью мою руку, когда я задрожал на стуле. Но я вспомнил, как Сэмми заехал ко мне накануне вечером, как необычно официально прозвучало его прощание, и все стало на свои места.

По радио раздался голос Линкрофта, как всегда, слишком громкий и с призвуками брызжущей слюны, который объявил немедленный сбор всей школы в актовом зале. Все похватали сумки и учебники и выскочили из кабинетов, приглушенно переговариваясь на ходу. Я почувствовал, как на лбу у меня выступает холодный пот, и понял, что Сэмми мертв. Кроме того, я понял, что совершенно не в состоянии сидеть в переполненном актовом зале и выслушивать, как наш бухой директор подтверждает этот факт. Карли оказалась на несколько шагов впереди меня, и я вдруг почувствовал, что у меня нет сил сказать ей, что я ухожу с уроков, поэтому я просто свернул в сторону и целеустремленно направился к выходу. Я уже давно заметил, что учителя гораздо реже пристают с расспросами, если двигаться уверенно.

Я сидел в отцовской машине на школьной стоянке, раскачиваясь и колотя кулаками по рулю, и кричал изо всех сил, до боли в горле. Через некоторое время я завел мотор и поехал к Сэмми домой. Стояла теплая, безоблачная погода, и, пока я ехал по центру Буш-Фолс, абсолютная нормальность окружающих улиц начала побеждать то безумие, которое царило у меня в голове: я постепенно уверился в том, что я ошибся, что кто-то просто-напросто пустил идиотскую шутку. Вполне вероятно, что школьный сбор объявили по совершенно другому поводу. С каждым перекрестком я все больше убеждал себя в том, что Сэмми просто пропустил школу и что сейчас я обнаружу его в его комнате, вероятно погруженного в тяжелые раздумья, но совершенно живого. Я перескажу ему идиотские слухи, он улыбнется и скажет: «Не дождетесь!» — а я скажу, что решил прогулять школу, и предложу куда-нибудь сходить.

Таким образом мне удалось не смотреть правде в глаза до конца поездки. И тут я подъехал к перекрестку у его дома, увидел, что напротив крыльца стоят полицейские машины, и правда снова дала о себе знать тщательно выверенным ударом в пах. Я съехал на обочину и просидел в машине еще минут пятнадцать, пока Мьюзер со своим заместителем не вышли с мрачными лицами из дома и не сели в машину. Когда они уехали, я выбрался из машины и тихо поднялся по ступеням дома Хаберов. Входная дверь за внешней стеклянной была раскрыта, поэтому мне был виден и весь длинный коридор, и кухня, где за столом сидела Люси, зажав голову руками, и громко, монотонно плакала.

Не знаю, сколько времени я так простоял, глядя на нее, оглушенный ее безутешными рыданиями и парализованный ощущением собственного горя и вины. Я уже решил уйти, но в этот момент она подняла голову и увидела меня сквозь стеклянную дверь. Я думал было бежать, ноги уже сами поворачивали к выходу, но ее взгляд пригвоздил меня к месту.

— Джо, — тихо сказала она, совершенно не удивившись тому, что я подглядываю за ней с крыльца.

Я вошел в кухню и неловко встал у стены, а она уставилась на меня красными от слез, ввалившимися глазами.

— Моего Сэмми больше нет, — сказала она высоким, срывающимся голосом, как возмущенно сказал бы ребенок, оторвавшись от рыданий.

— Знаю, — сказал я.

— У меня ничего не было, кроме него, — сказала она, некрасиво вытирая сопли тыльной стороной ладони. — И теперь я не знаю, что мне делать.

Последняя фраза потонула в новых рыданиях, и Люси зарылась головой в ладони на столе. Я сел рядом и обнял ее, и она вся обмякла, как будто все кости разом расцепились, и тело ее сотрясалось в моих руках с каждым новым всхлипом.

— Теперь у меня никого нет.

Я хотел сказать, что у нее есть я, но знал, что это уже не так, поэтому я просто держал ее в объятьях и ничего не говорил. Некоторое время мы сидели в этой печальной, бессмысленной симметрии: сын без матери и мать без сына, без каких-либо точек соприкосновения, неспособные никак помочь друг другу. Уходя, я чувствовал не печаль и не жалость, а только вскипающее бешенство из-за своей полной никчемности и нарастающую уверенность в том, что пора сваливать из Буш-Фолс.