– Это самые опасные животные, – сказал один из рабочих. – Попадаются под машину и опрокидывают ее с полотна, не правда ли?
– Не правда ли? – прогремел Эванс, рыжий валлиец. – Вы говорите так, как будто свиньи каждый Божий день опрокидывают меня. Я вовсе не в дружбе со всеми полуголодными поросятами нью-йоркского штата. Вовсе нет. Да, это он!.. И взгляните, что он наделал!
Немало работы задал им заблудившийся поросенок. Груз скорого поезда, по-видимому, разлетелся во все стороны, потому что «Могул» приподнялся на рельсах и отбежал по диагонали на расстояние нескольких сот футов справа налево, увезя с собой те вагоны, которые согласились последовать за ним. Некоторые не сделали этого. Они сломали свои колеса и легли, а задние вагоны скакали через них. В этой игре они вспахали и уничтожили большую часть полотна. Сам «Могул» въехал в поле и стал там на колени; фантастические зеленые венки обвились вокруг его рукояток; остов покрылся толстыми комками земли, на которых раскачивались, словно пьяные, колосья; огонь его был потушен грязью (это сделал Эванс, как только пришел в себя), а сломанный фонарь был наполовину наполнен полусгоревшими мотыльками, Тендер выбросил на него уголья, и он имел неприличный вид буйвола, пытавшегося забрести в склад угля.
Повсюду валялись различные предметы, вылетевшие из сломанных вагонов: пишущие и швейные машины, партия заграничной серебряной упряжи, французские дамские платья и перчатки, солидная медная кровать, ящик с телескопами и микроскопами, два гроба, ящик с чудесными конфетами, молочные продукты в сосудах с золотыми этикетками, масло и яйца, превратившиеся в яичницу, сломанный ящик с дорогими игрушками и несколько сотен других предметов роскоши. Неизвестно откуда появившиеся бродяги великодушно предложили свои услуги поездному персоналу. Рабочие у тормоза, вооруженные шкворнями, расхаживали взад и вперед с одной стороны, а благостный кондуктор и машинист, заложив руки в карманы, ходили с другой. Какой-то длиннобородый человек вышел из дома, стоявшего позади поля, и сказал Эвансу, что, если бы этот случай произошел несколько позже, весь его хлеб сгорел бы, и обвинял Эванса в небрежности. Потом он убежал, так как Эванс бросился на него, громко крича:
– Это сделала его свинья – его свинья сделала это! Пустите, я убью его! Дайте мне убить его!
Тут рабочие рассмеялись; а фермер высунул голову из окна и сказал, что Эванс не джентльмен.
№ 007 держал себя очень скромно. Он никогда не видал крушения, и оно испугало его. Рабочие хотя и смеялись, но работали усердно, и № 007 забыл свой ужас, сменившийся изумлением при их обращении с товарным могульским поездом. Они вскопали землю вокруг него лопатами; подвели шпалы к его колесам и домкраты под его корпус; они обвили его цепями и щекотали ломами. К потерпевшим крушение вагонам прицепили № 007 и давали ему задний ход до тех пор, пока вагоны не очищали путь. До рассвета тридцать или сорок человек были заняты укладкой и забиванием шпал, клепкой рельсов. Когда наступило утро, все вагоны, которые были в состоянии двигаться, ушли с помощью другого локомотива; путь был очищен для движения, а № 007 протащил старого «Могула» по небольшому пространству шпал, дюйм за дюймом до тех пор, пока валики его колес не стали снова ударять по рельсам и он с шумом стал на свое место. Дух «Могула» был угнетен, и бодрое настроение пропало.
– Это не была даже свинья, – печально повторял он, – а только поросенок; и именно вам пришлось помогать мне!
– Но как это случилось? – сгорая от любопытства, спросил № 007.
– Случилось! Как случилось! Я прямо наехал на него, минуя последний изгиб, – думал, что это хорек. Да, он был такой маленький. Он даже не взвизгнул, как вдруг я почувствовал, что приподымаюсь (он скатился как раз под передок), и я никак не мог попасть на рельсы. Потом я почувствовал, как он, весь в грязи, бросился под мой левый цилиндр и – о, паровые котлы! – я съехал с рельсов. Я чувствовал, как ободья моих колес стучали по шпалам, а затем я очутился в хлебах; тендер вытряхивал уголь через мой колпак, а старик Эванс лежал неподвижно в крови, передо мной. Трясся ли я? Во мне нет ни одной стойки, ни одного болта, ни одной заклепки, которые не соскочили бы со своего места.
– Гм! – сказал № 007. – Сколько, полагаете, вы весите?
– Без этих комьев грязи во мне сто тысяч фунтов.
– А в поросенке?
– Восемьдесят. Говорят, будто сто. Стоит он около четырех с половиной долларов. Ну, не ужасно ли? Право, можно впасть в нервную прострацию… Разве это не потрясающе? Я только что обогнул этот изгиб…
И «Могул» снова повторил весь рассказ, потому что был очень сильно потрясен.
– Ну, я думаю, это обычное явление, – успокаивающе сказал № 007… – а… а упасть в поле, я думаю, мягко.