Книга джунглей. Вторая книга джунглей

Я видел братьев утром (ох, как же стар я стал!) —
В заливе, где о берег дробится пенный вал;
Я голос братьев слышал, вступавший с ветром в спор:
На пляжах Луканнона звучал мильонный хор.

Он пел о мирных лёжках на скалах у лагун,

О холостяцких играх на мягких склонах дюн
И о полночных плясках средь огненных зыбей —
Тогда наш мирный берег ещё не знал людей…

Я утром братьев видел (боюсь, в последний раз);

Казался чёрным берег — так много было нас,
И секачи спешили добыть себе невест,
И рёв их разносился на много миль окрест.

О берег Луканнона, туманный и сырой!

Просторные площадки, поросшие травой!
Лишайник на утёсах, блаженство летних дрём!
О берег Луканнона, ты наш родимый дом!

Я утром видел братьев — избитых, чуть живых,

Что сделали мы людям? Куда бежать от них?
Нас море не укроет и суша не спасёт —
Мы кончим век на бойне, как бессловесный скот.

Лети, крылатый странник, на юг, на юг лети,

И всем о нашем горе поведай по пути:
Скажи, что злые люди нас губят без стыда
И скоро опустеет наш берег навсегда.[30]

РИККИ-ТИККИ-ТАВИ (перевод К. Чуковского)

Ждал у лаза как-то раз

Кожу-В-Складках Красный-Глаз.
Красный-Глаз воскликнул так:
«Эй, спляши со смертью, Наг!»
Тело к телу, к пасти пасть
(Ну, смелее, Наг!).
Суждено тебе пропасть!
(Веселее, Наг!).
Кто кого? Вопрос решён
(Обманулся Наг).
Не поможет капюшон
(Промахнулся Наг!)[31]

Это рассказ о великой войне, которую вёл в одиночку Рикки-Тикки-Тави в ванной большого дома в посёлке Сигаули.

Дарзи, птица-портной, помогала ему, и Чучундра, мускусная крыса[32] — та, что никогда не выбежит на середину комнаты, а всё крадётся у самой стены, — давала ему советы. Но по-настоящему воевал он один.

Рикки-Тикки-Тави был мангуст[33]. И хвост, и мех были у него, как у маленькой кошки, а голова и все повадки — как у ласочки. Глаза у него были розовые, и кончик его беспокойного носа тоже был розовый. Рикки мог почесаться, где вздумается, всё равно какой лапкой: передней ли, задней ли. И так умел он распушить свой хвост, что хвост делался похожим на круглую длинную щетку. И его боевой клич, когда он мчался в высоких травах, был рикки-тикки-тикки-тикки-чк!

Он жил с отцом и матерью в узкой ложбине. Но однажды летом произошло наводнение, и вода понесла его вдоль придорожного рва. Он брыкался и барахтался, как мог. Наконец ему удалось ухватиться за плывущий пучок травы, и так он держался, пока не лишился сознания. Очнулся он на горячем припёке в саду, посередине дорожки, истерзанный и грязный, а какой-то мальчик в это время сказал:

— Мёртвый мангуст! Давай устроим похороны!

— Нет, — сказала мальчику мать, — возьмём-ка его и обсушим. Может быть, он ещё живой.

Они внесли его в дом, и какой-то большой человек взял его двумя пальцами и сказал, что он вовсе не мёртвый, а только захлебнулся в воде. Тогда его завернули в вату и стали обогревать у огня. Он открыл глаза и чихнул.

— А теперь, — сказал Большой Человек[34], — не пугайте его, и мы поглядим, что он станет делать.

Нет на свете ничего труднее, как испугать мангуста, потому что он от носа до хвоста весь горит любопытством. «Беги Разузнай и Разнюхай» — начертано на семейном гербе у мангустов, а Рикки-Тикки был чистокровный мангуст. Он всмотрелся в вату, сообразил, что она не годна для еды, обежал вокруг стола, сел на задние лапки, привёл свою шерстку в порядок и вскочил мальчику на плечо.

— Не бойся, Тедди, — сказал Большой Человек. — Это он хочет с тобой подружиться.

— Ай, он щекочет мне шею! — вскрикнул Тедди.

Рикки-Тикки заглянул ему за воротник, понюхал ухо и, спустившись на пол, начал тереть себе нос.

— Вот чудеса! — сказала Теддина мать. — И это называется дикий зверёк! Верно, он оттого такой ручной, что мы были добры к нему.