Книга формы и пустоты

– В английском – да, а в немецком – с буквы «К». Нам рассказывал об этом Би-мен. Он входил в эту организацию студентов и душевнобольных еще в семидесятые годы, когда учился в Гейдельбергском университете. Они все делали правильно. Они знали, что они здоровы, и это не они сошли с ума. Это капитализм свел с ума всех остальных.

Бенни посмотрел на вершину горы.

– Что-то наподобие ты говорила там, наверху.

– Именно.

Захватив сэндвичи и прочую еду, они вернулись на скалистую площадку, поближе к Славою. Старик сидел в своем инвалидном кресле с блокнотом на коленях, глядя на закат, и они присели рядом. Он был каким-то притихшим и вроде бы не сильно пьяным, но Алеф, очевидно, все еще сердилась на него, потому что немного резковато спросила, все ли с ним в порядке. В ответ Славой кивнул, вздохнул и указал ручкой на горизонт.

– Как красиво, – сказал он. – Скоро начнутся осенние дожди.

Так оно и было. Над городом уже собрались темные дождевые тучи, хотя над океаном небо было чистым и темно-синим. На горизонте – там, куда закатилось солнце – осталась тонкая оранжевая полоска, да розовато-серебристый блик мерцал на воде, словно воспоминание. Темные силуэты ближних островов были похожи на устроившихся на ночлег гигантских зверей. Даже ветер немного притих, и когда Би-мен негромко заговорил, ветер не заглушал, а подхватывал его слова.

– Когда я еще был молодым и имел две ноги, я любил кататься на лыжах и лазить по горам. Теперь я не могу часто покидать город, а лазить по горам вообще не способен. – Он посмотрел на Алеф, которая обхватив колени, сидела рядом с его креслом. – Спасибо тебе, моя дорогая.

В его голосе звучали настолько непривычные интонации, что Бенни поднял глаза. Лицо старика было печальным, и Бенни захотелось, чтобы Славой и Алеф помирились. Некоторое время Алеф не отвечала, и Бенни подумал, что она все еще злится из-за водки, но потом она сказала тихо, тоном провинившегося ребенка:

– Я оставила ВАЗ наверху.

Старик закрыл глаза и на миг склонил свою большую голову так, словно шея не выдерживала ее тяжесть, но затем распрямился.

– Понимаю, – сказал он, медленно кивая. – Небесное погребение.

– Я должна была дождаться тебя.

– Я не смог бы забраться так высоко.

– Тогда нужно было похоронить их здесь.

– Нет, нет, это прекрасно. На вершине мира.

– Но ты приготовил стихотворение…

Би-мен протянул к ней руку и ласково положил большую грубую ладонь на макушку Алеф, как будто удерживал ее на Земле тяжестью своей кисти.

– Хорькам не требуется поэзия. Ты поступила совершенно правильно, моя дорогая. Больше ничего не нужно.

В ту ночь они спали на горе, улегшись рядком в своих спальных мешках, как гусеницы в коконах. Вверху вздыхало темное ночное небо, а снизу Бенни слышал дыхание земли и хруст мха при каждом движении. Он старался не шевелиться, но рядом лежала Алеф – так близко, что они почти касались друг друга, и он дрожал, буквально вибрировал не от холода, а от ее близости. Он был уверен, что Алеф это заметит и что-нибудь скажет, но она ничего не говорила. Она беседовала с Би-меном, а Бенни лежал на спине, вытянув руки вдоль тела, пытался унять дрожь и смотрел в пустоту над головой. Никогда ещё Бенни не видел такой огромной и такой черной пустоты. В ней были звезды, но они находились на расстоянии миллионов световых лет, и была Луна, но она была всего лишь маленькой светлой дырой в черноте. Время от времени пролетали самолеты с фарами, направленными на Азию, а также спутники: низкоорбитальные, метеорологические, телекоммуникационные и спутники военного наблюдения. Некоторые кружили вокруг земного шара целыми созвездиями: они спешили по своим делам, яркие, как планеты. Бенни казалось, что они классные, но Бутылочник тихонько ругался на них.

Пришел конец темным небесам, бормотал он. Это конец астрономии. Птолемей, Коперник, Галилей рыдали бы, увидев вот это все. Да еще и космический мусор, который вращается вокруг Земли, как облако мошкары: отработанные ракетные двигатели, мертвые космические корабли, разбитые спутники и оружие; мешки с российским мусором с космической станции «Мир»; не говоря уже о таких простых вещах, как перчатки, гаечный ключ или зубная щетка, которые люди теряют и на земле. Космос превратился в свалку. А вот когда Славой был еще маленьким и жил в Словении, никакого мусора в космическом пространстве не было. Космос был чист, как стеклышко.

Это окончательно выбило Бенни из колеи. Никогда раньше, глядя ночью в небо, он не думал о космическом мусоре, космос казался ему огромным и пустым, но теперь, лежа на спине, глядя в темноту и прислушиваясь, он почувствовал приближение Темной кометы, замаячившей на границе его сознания. Темная Комета всегда так начиналась: крошечная частичка материи в сознании, испускающая волны плотной энергии, которые с гулом проходили сквозь него, сотрясая его тело, они становились все больше и больше, комета надвигалась на него, и наконец…