Книга: Глаз дракона

Барбара смотрит из окна кабинета через «Город впечатляющих просторов» на Потомак. Он похож на любую другую реку под натиском ночи. Темза. Сена. Но больше всего на Хуанпу; они ей кажутся совсем на одно лицо. Она поднимает стакан к губам и отпивает вина. Австралийское… цветы и мёд, но странно бездушное, пустое. Смотрит из окна на потоки машин, на летящие габариты… стремящиеся домой, в белый и богатый северо-западный квартал города. Изящные сайдинги, шикарная отделка; они переживают об оплате колледжа детей и жёстком порно, найденном под кроватью маленького Билли. А в юго-западном и юго-восточном районах чёрные мечтают найти работу. Из какой жопы взять следующие десять долларов, и какая такая хуйня приключилась с Американской Мечтой.

— Мадам Хейес, я закончила.

Барбара поворачивается, сосредоточившись на переводчице; китае-американка, во внешности которой смешались два разных мира… сплавились в мягкую смуглость, шелковистую черноту и черты лица, вылепленные самым тонким мастихином.

— И что это?

— Больничные записи. Конфиденциальные больничные записи…

Ногти переводчицы проводят по цепочке иероглифов, одинаковых на нескольких листах.

— …в заголовке указана Шанхайская больница № 1, Хуандун.

Барбара окунает кончик пальца в вино, проводит им по губе.

— И что это за больничные записи?

— Списки доноров для трансплантации. Списки реципиентов пересаженных органов.

Спроси её. Спроси её.

Барбара смотрит на дальнее окно. В сторону голоса. Бобби, обнажённый и мокрый. Его палец протягивается тёмным пятном из мути конденсата. Круги. Один, второй, третий, четвёртый… пересекаются.

Спроси её.

Его голос такой отчётливый, но губы не движутся. За ним, за стеклом окна, вид на решётки разноцветного электрического света. Каждый день Рождество. Его лицо впитывает их… незряче.

Видение… просто видение?

Барбара указывает на иероглифы, подчёркнутые маркером. Флуоресцентно розовым, ярким, как дешёвая конфета. Она уже знает ответ, который последует.

— А это что?

— Имена, мадам Хейес, настолько близко, насколько они могут воспроизвести американские имена. Вот это должно означать профессора Хейвуда. А это — Роберт Хейес.

— Бобби.

Переводчица кивает.

Спроси её.

Барбара отпивает ещё вина.

— И что говорится в этих записях про Бобби Хейеса?

Ноготь переводчицы движется от иероглифа к иероглифу.

— Он был донором. Сердце, живые почки, роговицы…

Она поворачивает страницу, находит связи; выделенное конфетно-розовым с выделенным конфетно-розовым маркером.

— …его почки были отправлены в Народную больницу № 7 в Чжэнчжоу для немедленной трансплантации. Обе роговицы остались в Шанхайской больнице № 1 и были использованы для пересадки одному реципиенту через два дня. О его сердце дальнейших упоминаний нет.

Спроси её.

Реципиенты, мы знаем, кто это были?

Снова переворачиваются страницы.

— Почки пересажены двоим реципиентам. Должно быть, это важные чиновники. Имена не указаны.

— А роговицы?

Вуаль иссиня-чёрных волос закрывает лицо, переводчица откидывает её. Её глаза, резиновые шарики, танцуют по иероглифам и страницам.

— Их пересаживали американцу…

Связывает номер пациента со счётом-фактурой. Стучит по нему костяшками пальцев, гладкими, как ракушки каури.

— …счёт, его оплатили наличными, сорок пять тысяч долларов. Роговицы пересажены десятилетнему ребёнку. Адаму Майклу Ирвингу. Есть его адрес в Филадельфии. И телефонный номер.

Барбара забирает страницу к себе на стол, пальцем проводит по каждой цифре в телефонном номере. Там где-то живёт мальчик, который теперь смотрит на мир глазами Бобби. Она берёт трубку. Звонит. А потом тишина. Тишину размечают и отмеряют удары у неё в груди. Она слушает, допивает вино, тёплое и слабое, но тут же хочет чего-нибудь покрепче. Обрывает связь прежде, чем их успевают соединить, потому что знает, если трубку снимут, то ей ответит он. Он. Десятилетний мальчик. Блондин… как и должно быть. И с небесно-голубыми глазами.

С глазами Бобби. Она кладёт трубку, подходит к бару, наливает в тяжёлый хрусталь щедрую порцию «Тичерз». Золото на серебре. Лёд трещит, обрушиваясь в алкоголь. Она поднимает стакан к губам и выпивает залпом. Удовольствие и боль, виски. Огонь и лёд.

Спроси её.

— Бобби Хейес, сердце, почки и роговицы, кто их удалял?

Переводчица листает страницы, глаза следят за извилистым следом своего же ногтя; уверенно, убеждённо, как глубокий разрез скальпелем.

— Хирург-консультант. Доктор Чарльз Хейвен.

Глаза жжёт, Барбара оборачивается к окну, но Бобби уже исчез. Остались только круги; слёзы конденсата катятся по ним.

Видение… просто видение?

— Что-нибудь ещё нужно, мадам Хейес?

Барбара кладёт руку на тонкий след на стекле, который оставил Бобби. Она может чувствовать его.

— Нет, мне больше ничего не надо. Благодарю за помощь.