Книга и братство

Роуз намеревалась покинуть Боярс сразу, вечером в день приезда Дункана, но подумала, что разумней будет подождать до утра и посмотреть, как пойдут события. Она решила, что ее присутствие, хотя бы на первых порах, будет полезно, успокаивая, вынуждая присутствующих держаться в рамках приличий. Она попросила Аннушку постелить Дункану в задней комнате, в которой он ночевал в тот раз, когда они приезжали кататься на коньках. Но ничего не сказала ему и не пыталась узнать, где он провел ночь. Собственно, Дункан и провел там ночь в одиночестве. После того как они обнаружили, что «не испытывают ненависти друг к другу», на Джин и Дункана напала поразительная робость, немая боязнь, естественная молчаливость, когда им достаточно было сидеть в одной комнате. Скоро им стало ясно, и пока это было в облегчение (так что Роуз не ошиблась!), что они просто ждут, чтобы появилась Роуз. За ланчем, даже за пятичасовым чаем, они были немного чересчур оживлены, но за обедом уже «играли роль». Недолго посидели с Роуз после обеда и скрылись со словами, достаточно искренними, что «совершенно без сил». Как только они пропали из виду, Роуз помчалась наверх в свою спальню по черной лестнице, чтобы не проходить мимо комнаты Джин, нарочито громко захлопнула дверь и, тоже чувствуя себя совершенно без сил, рано легла и скоро уснула. Такая же сцена наблюдалась в комнате Джин. Джин и Дункану хотелось отдохнуть друг от друга. К тому же ощущалось соседство Роуз. Так что им не потребовалось говорить, что согласны провести ночь раздельно. Дункан, тоже воспользовавшись черной лестницей, чтобы не проходить мимо спальни Роуз, находившейся между их с Джин комнатами, на цыпочках прокрался в свою бывшую спальню и не удивился, найдя, что постель разобрана и в ком нате тепло. Джин приняла одну из снотворных таблеток доктора Толкотта и мгновенно уснула. Но Дункан долго стоял в темноте у окна. Сперва он не включал свет, дожидаясь, пока не погаснет окно Роуз. Он видел отсвет ее окна на лужайке и изогнутой стене башенки. Но когда он погас, Дункан остался стоять в темноте. Открыл окно, впустив холодный, но влажный воздух, доносивший едва ощутимый запах земли. Дождь прекратился, проступило несколько звезд. Он стоял у окна, прерывисто дыша, как бы всхлипывая беззвучно. Он переживал восторг страдания, как человек, которому в момент духовного кризиса было внезапное откровение — вместе и потрясение, изнеможение, страх, и странное мучительное счастье. Он был рад одиночеству, когда мог не скрывать эту дрожь и эти вздохи-всхлипы. Его раздражающая холодность с Джерардом и Дженкином была всецело напускной. Он вынужден был изображать равнодушие и холодность, поскольку не ожидал слишком многого, не ожидал ничего, вообще не задумывался о будущем; и его злили радостные лица друзей, сообщивших ему хорошую новость и ожидавших, что он будет взволнован и благодарен. Он запрещал себе надеяться, сознательно пугал себя худшим, даже растравлял и без того незажившие старые обиды, и не знал, пока не встретился с Джин, что по-прежнему беззаветно любит ее и, кажется, она, по крайней мере, вполне любит его. Это было достаточным чудом, чтобы успокоиться хотя бы на одну ночь.

Роуз позавтракала рано утром и распрощалась со своими гостями, которые в должное время спустились вниз и выглядели спокойными нормальными людьми и для которых Аннушка особенно расстаралась с завтраком. Мокрый сад блестел под солнцем. Они помахали Роуз, но не успел еще затихнуть вдали шум ее машины, Джин не выдержала. Бросилась наверх и заперлась в своей спальне. Дункан слышал за дверью ее истерические рыдания. Временами стучался и звал ее. Он был терпелив. Сел на пол в коридоре и ждал. Аннушка принесла ему стул и чашку кофе. Так он сидел, слушая плач Джин, и на него сошло нечто вроде покорного спокойствия. Он предпочел бы остаться на полу, но из уважения к Аннушкиной заботе пересел на стул.