— Так ты считаешь меня неразумной, существом низшего сорта и ненастоящей?
— Не тебя, малышка. Ты не женщина. Ты странствующий дух. Мы оба не от этого мира, мы гости здесь, чужаки, и то, что мы встретили друг друга, — счастливая случайность.
— Неудивительно, что для нас все, кого знаем, живые наполовину.
— Тебе нужно найти, чем заняться, изучать что-то, не дать пропасть своим талантам.
— Я найду что-то, обязательно, не беспокойся насчет этого!
— Я верю, что тебе бывает скучно, Роуз права. Ты пожертвовала столь многим: друзьями, светскими развлечениями…
— То, чем я пожертвовала, я в грош не ставлю. Ты пожертвовал своим уединением. Я иногда спрашиваю себя, не сожалеешь ли ты об этом?
— Нет, нет, сердце мое, душа моя… это судьба. Ты не сбежишь от меня, да, соколенок?
— Как я могу сбежать от тебя, я — это ты, нельзя вырвать себя из своего тела.
— Вот увидишь, мы станем читать, обязательно. А может быть, отправимся однажды на прогулку. Да, да, нас не разлучить, если только оторвать с мясом.
— Если бы ты мог быть спокойней со мной. Ты сказал, что я твой мир. Но ты всегда отшатываешься, словно тебя бьет током.
— Если мир означает покой, — сказал Краймонд, — тогда я никогда не буду в мире с тобой. Я имел в виду нечто другое. — Он снял пальто, сел чуть поодаль и уронил голову в ладони. — Ты моя слабость, мое слабое место, это одна из причин отсутствия у нас будущего.
Джин застыла, испуганная, как бывало нередко. Мгновенье спустя заговорила мягко, медленно:
— Когда закончишь книгу, мы, может быть, немного попутешествуем. Мне бы очень хотелось побывать с тобой во Франции и Италии. Ты только и говоришь о важности Европы. Сможешь встречаться с людьми, беседовать с ними.
— Когда я закончу книгу, я перестану быть, и ты тоже.
— Порой ты говоришь вздор, сознательный утомительный вздор.
— Возможно, я никогда не закончу книгу.
— Конечно закончишь, а потом напишешь другую.
— Дорогая моя, ты в силах представить, как мы стареем вместе?
— Ты не состаришься. — Разве мыслимо, чтобы он, ее Краймонд, состарился? — Я люблю тебя… какими бы мы ни стали с тобой. Ох, Краймонд, не мучай меня подобным разговором…
— Я облысею, твои восхитительные блестящие волосы поредеют, поседеют, мы станем немощными и согбенными. Со страхом будем смотреть, как все больше дряхлеем. Я не хочу никогда привыкать к тебе, Джини, дорогая, зачем нам влачить долгое беспощадное бремя старости и угасания, нам, которые живые боги сейчас? Для меня невозможно пережить тебя, как тебе меня. Лучше пусть наша любовь завершится браком в смерти. — Говоря это, он тер лицо, глаза, ерошил волосы. — О, как я устал, как устал… душа устала!..
Джин почувствовала страх. Он и прежде говорил такое.
— Да-да, конечно, ты устал, тебе надо прекратить работать, отдохнуть, отдохнуть, хотя бы день.
— Я не могу отдыхать, ты не понимаешь, ты предаешь меня, не слышишь моих слов. Прости. Иногда мне кажется, что я нож, направленный тебе в сердце.
— Нет, я слушаю, понимаю, ты спрашиваешь себя, что будешь делать, когда закончишь книгу, воображаешь, что превратишься в скучного обыкновенного человека, книга держит тебя в состоянии возбуждения так много лет, я видела, как ты горишь, когда пишешь…
— Тебе кажется, что ты нашла объяснение, что это что-то оправдывает. Нет, нет, не существует оправдания, все куда сложней, дело в тебе и во мне, мы раздавлены отсутствием у нас будущего…
— Краймонд, мы создадим свое будущее, постепенно, день за днем…
— День за днем — это иллюзия, все — сейчас…
— Ты хочешь убить меня?
— Только когда убью себя, Джини. Я люблю тебя, ты любишь меня, вот о чем речь. Наша любовь совершенна сейчас, сейчас мы абсолютны, мы боги, потом будем только ничтожней.
— Краймонд, мой дорогой, ты знаешь, я сделаю все, что хочешь, все, я принадлежу тебе, я — это ты, я пойду за тобой куда угодно. Моя жизнь в твоих руках, моя смерть в твоих руках. Но…
— Но сперва, считаешь, нужно перекусить, поскольку время ланча!
— Нет, книга еще не закончена, а когда она будет закончена, за ней последует другая… К тому же…
— К тому же?
— Я хочу еще раз потанцевать с тобой.
— Возможно, потанцуем, когда-нибудь, при конце мира.
— И тогда, при конце мира, ты научишься плакать. Пожалуйста, больше не пугай меня такими безумными речами. Знаю, ты жаждешь вечности, но мы предадимся ей в свое время. Такова, в конце концов, любовь. Идем…
— Нет, не могу есть, не могу работать…
— Идем в постель.
— О, моя Джини, моя королева, если б только там было одно это!..
~~~
— Это дитя умирает, — сказала Вайолет Херншоу Гидеону Ферфаксу. — Решила умереть. И умрет от изнурительной болезни, от таинственного вируса, от туберкулеза, депрессии, недоедания…
— А мы не можем помешать?
— Кто это «мы»?
— Ты и я. Объединим усилия. Что скажешь?
— Нет.
— Не хочешь помешать ей, не против, чтобы она умерла, желаешь, чтобы она умерла?
— Твои слова ничего не значат, вульгарное клише, чтобы давить на психику, ты ничего не понимаешь в настоящем страдании и в жизни со смертью. Не понимаешь, что смерть существует.