Книга I. Древнее Пророчество.

Но принять этого не могла Генриетта. Да, она любила его, да, она решилась на бесповоротный шаг, который не просто изменил ее жизнь, но фактически, отнял оную навсегда. Она стала вампиром. Добровольно. Он сделал ее такой. И они были счастливы. Долгие годы все было просто замечательно (с учетом того, конечно же, что постоянно приходилось сталкиваться со всеми трудностями вампирского существования, с которыми надо не только бороться, но еще и побеждать). Они любили друг друга до беспамятства. И, что бывает, не часто, по-настоящему ценили это и наслаждались своим счастьем ежеминутно. Но так, к сожалению, не могло продолжаться вечно. Настал момент, когда Анри понадобился Фрейну для настоящих судьбоносных дел. “Главный” потребовал, чтобы ее любимый стал правой рукой самого безжалостного и самого бескомпромиссного командира, которого когда-либо встречал вампирский народ. А когда Фрейн еще и обрел свою абсолютную силу (чуть более пятидесяти лет назад), все еще более обострилось.

Умом Генриетта понимала, что у Анри не было иного выхода, кроме как выполнять приказы своего начальника. Но всем (сердцем, душой, буде таковая у вампира сыщется), что осталось в ней человеческого и что так и не смогло убить в ней вампирское начало даже за столько лет, она чувствовала, что он должен был сделать совсем другой выбор. Хотя бы попытаться потребовать у Фрейна право на этот самый выбор. Но он этого не сделал. И она чертовски страдала от этого. Ей приходилось с этим жить, а он продолжал работать на вампирскую мечту, не останавливаясь ни перед чем, чтобы приблизить исполнение древнего пророчества, кое прочило вампирам всемирную, полную, абсолютную власть. Да, она уже тоже была вампиром, тоже принадлежала к когорте бессмертных. Она и дальше желала оставаться тем, кем добровольно стала, чтобы иметь возможность быть рядом с ним, с ее любимым, делить с ним и счастье, и горе. Но почему все так сложно? Почему, отчего ей приходится платить такую высокую, такую непомерную плату за свое счастье? Ну, почему ей приходится делить возлюбленного, его сущность с коварными Фрейновскими замыслами?

Вот так она и жила двойной жизнью. Мучаясь, терпя, но рядом с Анри, с ее мужчиной, с выбором, который она сделала много лет назад. Когда же чаша ее терпения переполнялась, она попросту исчезала из его поля зрения, не выдерживая гнетущего давления. Побыть наедине с самой собой. С годами Анри попривык к этим ее перепадам настроения и к ее исчезновениям. Куда она пропадала, что делала, чем занималась - поначалу он пытался достучаться до нее, однако со временем, поняв тщетность своих попыток, смирился. Может, так оно и впрямь лучше. Она успокаивается, проходит через определенный катарсис, после которого возвращается с новыми силами, с новым запасом терпения на несколько лет, на протяжении которых их отношения успевают немного наладиться. А потом вновь разладиться. Одним словом, бесконечный круговорот, такой же, как и во всей окружающей нас природе.

Со временем он научился отпускать ее уже даже без сожаления. Они оба начали понимать и ценить время, проведенное порознь. Это было что-то вроде глотка живительной влаги, упавшей на лицо во время изнурительного зноя в пустыне, что-то вроде оазиса, под тенью широких листьев которого можно отдохнуть, собраться с силами и с мыслями, и вновь отправиться в далекий путь их сложных взаимоотношений. Им даже казалось, да так оно, впрочем, и было на самом деле, - отлучки Генриетты лишь укрепляли их отношения. Так, благодаря им, она со временем успокоилась и начала принимать то, чем занимался Анри, уже как данность, как безысходность, от которой не сбежать, не спрятаться, не скрыться…

С ней просто надо научиться жить. И хоть и дальше Генриетта не поддерживала и не соглашалась с деяниями своего возлюбленного, ей все же удалось оставить все это немного позади. Она решила научиться принимать сложившееся положение как должное. Если Анри не будет выполнять приказы босса, их обоих будет ждать незавидное будущее, а, может, и вовсе конец…

Однако было кое-что, о чем Генриетта не знала, даже не подозревала. Что-то, что в миг изменило бы их общее будущее. Фрейн не угрожал Анри. Нет, никогда. Он лишь предложил своему самому лучшему подчиненному, своему самому лучшему солдату, соратнику и другу сыграть партию на уже давно разложенной шахматной доске. Партию, которую пока что еще играет сам Фрейн, но которую очень скоро придется продолжить именно ему, Анри…

Странно получалось, но такой же похожей двойной жизнью пришлось жить и Анри. Он не мог ей всего рассказать. Безумно жаждал посвятить ее в свою деятельность, но не мог. И ему пришлось поставить на карту все, все свое существование, в придачу с любимой женщиной. И он это сделал.