Книга имён

Прошло не три дня, а целая неделя, прежде чем у сеньора Жозе упала температура и прекратился кашель. Ежедневно приходил фельдшер, приносил еду и делал уколы, через день наведывался доктор, но чрезвычайное усердие последнего, ибо речь идет сейчас именно о нем, не должно побуждать нас к скороспелым суждениям относительно эффективности ведомственного здравоохранения и медицинской помощи на дому, ибо эффективность эта стала всего лишь и просто-напросто следствием недвусмысленно ясного приказа, отданного хранителем: Вот что, доктор, вы его лечите, как лечили бы меня, это очень важно. И доктор не стал ломать себе голову над столь явно выраженным требованием проявить особое внимание и уж подавно не задумался над тем, насколько соответствует действительности это оценочное суждение, хотя, по долгу службы бывая у шефа дома, знал, как мало общего меж этим самым домом, где жизнь была изысканна и уютна, и унылой берлогой, где обитает этот небритый пациент, у которого едва ли найдется лишняя пара простыней. Да нет, второй комплект постельного белья наличествовал, не до такой все же степени был он беден, но это не помешало ему на предложение фельдшера, как-то предложившего проветрить матрас и застелить его чистым простынями взамен прежних, пропахших испариной и лихорадкой: Пять минут — и ляжете в свежую постель, отозваться сухо и неприязненно: Не беспокойтесь, мне и так хорошо. Да ну, что вы, никакого беспокойства, это же моя работа. Я ведь сказал — мне и так хорошо, повторил сеньор Жозе, который никак не мог явить постороннему взору хранимые под матрасом школьные формуляры неизвестной девочки и тетрадь со своими заметками, где описывалось, как он вламывался в школу. Конечно, ничего не стоило перепрятать все это в шкаф с папками, полными вырезок о жизни знаменитостей, это мгновенно решило бы все вопросы, но столь сильным и отчасти даже возбудительным было ощущение, что сеньор Жозе собственным телом закрывает свою тайну, что он не мог отказаться от него. Чтобы избежать повторных дискуссий с фельдшером, а равно и с доктором, который, хоть и не позволял себе никаких комментариев, уже не раз поглядывал со скрытой укоризной на смятые простыни и выразительно морщил нос от нехорошего запаха, ими источаемого, сеньор Жозе однажды ночью восстал с одра и сам, слабыми своими силами, перестелил постель. И чтобы не давать ни доктору, ни фельдшеру ни малейшего повода для новых нареканий, повода, а то и, как знать, возможности известить хранителя о вопиющей неопрятности младшего делопроизводителя, он направился в ванную, побрился, вымылся как мог лучше, потом извлек из комода старую, но чистую пижаму и снова улегся. И почувствовал себя таким обновленным и свежим, что, словно бы собственного развлечения для и забавы ради, решил обстоятельно, во всех подробностях описать в тетради всю процедуру приведения себя в порядок и божеский вид, через которую только что прошел. Это уходила из него болезнь, или сам он, как не замедлил уведомить хранителя доктор: Пошел на поправку, через двое суток и на работу сможет выйти, не опасаясь рецидивов, на что хранитель ответил лишь: Очень хорошо, причем ответил как-то рассеянно, будто мысли его витали где-то далеко.