Книга юности

Очутившись за вахтой, Иван Максимович был уже беглым, и в него мог стрелять любой встречный. Теперь, спасая жизнь, надо было уходить как можно скорее, как можно дальше от лагеря.

Иван Максимович ударился прямо к узкоколейке. Ему повезло, вскоре его нагнал поезд — десяток маленьких платформ, груженых лесом. Он вскочил на одну из платформ, седоусый кондуктор устало и сердито посмотрел на него с площадки, но промолчал. Часам к восьми утра Иван Максимович был уже далеко от лагеря и не собирался покидать поезда, надеясь доехать с ним до самой магистрали. Он рассчитывал правильно — его будут искать в лесу, по яругам, оврагам, закладам, а искать на железной дороге, где все открыто глазу, никому и в голову не придет. А в лагере сейчас, наверное, уже тревога, уже прошла утренняя поверка, уже хватились, уже объявляют розыск. Иван Максимович усмехнулся: искать будут вокруг лагеря, в лесу, на глубину десяти-двенадцати верст — пешком он не смог бы дальше уйти, — а на поезде он уже проехал шестьдесят верст да к обеду проедет еще столько же, а там рукой подать до магистрали, до поездов на Москву.

Со своим новым положением беглого он уже освоился, уже не боялся, наоборот, чувствовал отчаянную веселость в себе и даже пел под стук колес лагерную песню:

Когда «зеленый прокурор»
Мне подписал освобожденье…

Слегка оробел на магистрали, на станции: здесь могли его поджидать. Да только навряд ли — слишком мало времени прошло, чтобы успел он выйти на магистраль. А он вот успел!.. Держаться решил он открыто, смело — встал в очередь к билетной кассе, взял билет до Пензы, имея в виду сойти раньше, в Сызрани. Все вышло очень удачно, и уже через час он ехал в поезде дальнего следования и смотрел из тамбура в последний раз на здешние погибельные места.

Его не поймали. Одного он не знал: потому не поймали, что и не ловили. В лагере действительно не досчитались на поверке одного человека, подняли тревогу, а вот до объявления розыска не дошло. Как раз в ту минуту, когда начальник взял перо, чтобы подписать приказ о розыске, в кабинет вошел бывший комиссар Ивана Максимовича и положил на стол перед начальником решение Верховного суда РСФСР, по которому Иван Максимович объявлялся ни в чем не повинным, а вся вина за недостачу конфет, печенья, сахарного песка, макарон и двадцати семи пудов колбасы перелагалась на заведующего складом, признавшегося в подделке накладных.

Начальник внимательно прочел решение, спросил:

— Почему не обычным порядком доставлено, а через вас?

— Я в Москве специально просил, чтобы мне доверили передать. Павлов — бывший мой красноармеец по гражданской войне, хочу сам, лично, здесь его встретить и доставить домой.

Начальник задумался, папироса его потухла.

— Могу вам помочь только в одном — пометить, что получено это решение вчера, а канцелярия по случаю праздника не работала, вот и вышла задержка.

— Зачем это нужно? — спросил приезжий.

— А затем, что Павлов сегодня между тремя и пятью часами утра совершил побег.

Приезжий от удивления приоткрыл рот.

— Если бумагу пометить сегодняшним числом, то ему нужно дать дополнительный срок за побег, независимо от оправдания по основному делу, — объяснил начальник. — А если пометить вчерашним, то получится, что Павлов не бежал, а просто ушел из лагеря, имея право на это. Без документов ушел, по это уж его дело.

— Удивительный случай! — сказал приезжий. — И для меня очень обидный случай. Ведь я ему слово дал, что не отступлю, пока не разберусь в его деле. А он, поди-ка, бежал. Значит, не верил мне.

— Он здесь с нехорошими людьми водился, трудно было ему сохранить в себе веру, — отозвался начальник лагеря.

— Где ж теперь его искать?

— А это просто, — сказал начальник. — Поезжайте прямым ходом отсюда к нему домой, в Бузулук. Оставьте дома копию судебного решения и письмо, что незачем-де тебе скрываться, отправдан ты. Он домой обязательно заглянет, они все такие домой приходят в конце концов.

На том и порешили — приезжий поехал в Бузулук, а оттуда — в Москву, к себе на службу.

А Иван Максимович за это время уже добрался до Сызрани, получил «липу», сто пятьдесят рублей денег и направился в Иркутск, на другую «малину».

В лагере между тем узнали, что бежал он, будучи уже свободным, только не зная об этом. Предводитель воров Петр Евдокимович потемнел лицом и сказал:

— Самое время «пришить» его сейчас, а то он, когда узнает, может выдать обе «малины», и в Иркутске и в Сызрани. Сколько раз я вам говорил, подлецам, не связывайтесь на такую игру с фраерами! — добавил он, обращаясь к Митьке Угольку.

В тот же день в Сызрань и в Иркутск полетели от Петра Евдокимовича письма с настоятельным советом «пришить», то есть убить, Ивана Максимовича.

В Сызрань письмо пришло, когда он уже уехал. Но впереди ждал Иркутск, тоже смертное место. И не сносить бы Ивану Максимовичу головы, если бы не потянуло его с неудержимой силой к дому. Он хоть и знал, что к дому нельзя, но удержаться не мог. На станции Кинель он покинул сибирский поезд, пересел на ташкентский и сошел в Бузулуке.