Книга IV. 1584-1613

Через два дня после торжественной присяги с обеих сторон к гетману приехал из-под Смоленска Федор Андронов с письмом от короля, где тот требовал, чтоб Московское государство было упрочено за ним самим, а не за сыном его. Вслед за Андроновым приехал Гонсевский с подробнейшим наказом для гетмана, но не только сам гетман, даже и Гонсевский, узнав положение дел, счел невозможным нарушить договор и исполнить желание короля, которого одно имя, по собственному сознанию поляков, было ненавистно московскому народу. Решившись не обнаруживать ни в чем намерений короля, Жолкевский начал приводить в исполнение ту статью договора, которою он обязался отвести Сапегу от вора и прогнать последнего от Москвы. Он послал к первому с увещанием не препятствовать делу короля и республики и уговорить самозванца к изъявлению покорности Сигизмунду, в каком случае Жолкевский обещал выпросить ему у польского правительства Самбор или Гродно в кормление; в случае же несогласия самозванца Сапега должен был выдать его гетману или по крайней мере отступить от него. Сам Сапега готов был выполнить требования гетмана, но товарищи его никак не согласились. Жолкевский увидал необходимость употребить меры подействительнее простых увещаний, он двинулся ночью из своего стана и на рассвете стоял уже перед станом Сапеги в боевом порядке, князь Мстиславский вывел к нему также на помощь пятнадцатитысячный отряд московского войска, оставив по распоряжению гетмана другой сильный отряд в городе для сдержания приверженцев Лжедимитрия. Соединившись с Жолкевским, первый боярин Московского государства, князь Мстиславский, поступил под начальство коронного гетмана польского! Войско Сапеги испугалось, увидя перед собою соединенные полки Жолкевского и Мстиславского; русские, заметив эту робость, хотели тотчас же ударить на него, но гетман не хотел проливать крови своих, дожидался мирной покорности, которая и не замедлила: Сапега явился на личное свидание к гетману и обещал или уговорить самозванца к покорности, или отступить от него. Но Лжедимитрий, или, лучше сказать, жена его, находившиеся тогда в Угрешском монастыре, не хотели слышать ни об каких условиях: несогласие некоторых городов на избрание Владислава обещало им новую смуту, новую возможность поправить свои дела. Тогда гетман объявил боярам свое намерение: пройдя ночью через Москву, подступить к монастырю и захватить там врасплох самозванца. Бояре согласились, позволили польскому войску в ночное время пройти через город почти пустой, потому что бояре еще прежде вывели тридцать тысяч войска в поле. Впрочем, доверенность не была обманута: поляки прошли поспешно через город, не сходя с коней, безо всякого вреда для жителей. Польское и московское войско соединились у Коломенской заставы и пошли к Угрешскому монастырю, но из Москвы успели уведомить Лжедимитрия об опасности, и тот бежал в Калугу с женою и Заруцким, который перешел на его сторону, рассорившись с Жолкевским за то, что гетман не хотел дать ему главного начальства над русским войском, передавшимся на имя королевича. Не надеясь догнать самозванца, гетман возвратился в стан свой, а бояре — в Москву. На другой день русские приверженцы Лжедимитрия, не последовавшие за ним в Калугу, приехали к гетману и объявили желание присягнуть Владиславу, если только при них останутся те звания, которые они получили от самозванца. Жолкевский был не прочь удовлетворить этому требованию, но бояре московские никак не хотели на это согласиться. Извещая города о последних событиях, они писали: «Литовские люди — Ян Сапега с товарищами и русские люди, бояре — князь Михаил Туренин да князь Федор Долгорукий, и воровские советники князь Ал. Сицкий, Александр Нагой, Григорий Сунбулов, Фед. Плещеев, князь Фед. Засекин да дьяк Петр Третьяков, и всякие служилые и неслужилые люди вину свою государю королевичу принесли». Здесь любопытно отделение двух бояр — князя Туренина и Долгорукого от остальных приверженцев Лжедимитрия, которые называются воровскими советниками, как будто бы двое означенных бояр не были также воровскими советниками. Некоторые из этих воровских советников, недовольные московским приемом, опять отъехали к самозванцу.