Книга из человеческой кожи

– Санто говорит, что Мингуилло подцепил ее от подарка, присланного ему из Венеции. От грязной-прегрязной книги с высохшими корочками гноя внутри. Не знаю почему, но Санто очень-очень расстроился из-за этого. А вот и для тебя письмо из Кадиса. Ему понадобилось много времени, чтобы прийти к тебе. Три месяца.

Я сломал печать и пробежал глазами содержимое. Его писала фея, причем фея-истеричка со склонностью к выпивке, я бы сказал. Мне понадобилась целая минута, чтобы уразуметь – почерк принадлежит художнице Сесилии Корнаро.

Она писала: «Из соображений безопасности я посылаю это письмо отдельно, причем заранее. Если кто-нибудь решит, что мне не следовало делать того, что я сделала, у него еще будет время перехватить Хэмиша Гилфитера и уничтожить тот предмет».

Я едва не выпрыгнул из своей кожи. Какая ирония судьбы – это письмо задержалось в карантине, позволив своему зараженному товарищу опередить себя, страсть Господня!

В тот вечер мы засиделись за столом допоздна, разматывая всю историю от конца к началу. Санто признался, что подкинул Сесилии Корнаро мысль о том, как можно отомстить, в тот день, когда разъединил ей пальцы, сплавленные вместе пожаром, который учинили головорезы Мингуилло.

– А если бы сейчас я каким-то образом перенесся в ее мастерскую, наверняка увидел бы там портрет одного доктора из Стра, того самого, который собирает струпья черной оспы. Я догадываюсь, каким образом он заплатил за него, и эта сделка осуществилась при моем участии и с моей помощью.

Марчелла взяла его за руку. Он понурил голову.

– Это тот самый доктор Руджеро? – поинтересовался я, отчасти и для того, чтобы заглушить урчание в животе после бобов, которые мы ели.

Санто кивнул, глядя в стол перед собой.

Рядом с ним Хэмиш Гилфитер обхватил голову руками.

– Сесилия! – простонал он. – Она сказала мне, что я нравлюсь ее коту. Проблема в том, что мне она нравится намного сильнее, чем о том может догадываться маленькая зверюга. После смерти Сары я… я не мог оставаться вдали от Сесилии.

Хэмиш Гилфитер признался, что не спрашивал у Сесилии, что было в той посылке, которую он должен был отвезти Мингуилло.

– Теперь я думаю, что просто не хотел этого знать, чтобы это не помешало мне доставить ее по назначению. Мне не хватило мужества, потому как я надеялся, что там будет нечто такое, что изрядно расстроит этого малого, – негромко сказал он. – Теперь я отчетливо понимаю, что виноват еще и в том, что не рассказал вам, когда пришел сюда, что уже успел побывать у Мингуилло и передал ему посылку, не так ли?

Тут мы все опустили глаза. Фернандо попытался возразить:

– Но ведь и мы не спрашивали…

Но утешение было слабым. Чем больше они убеждались, как обстоят дела, тем сильнее винили во всем себя, совершенно упуская из виду то обстоятельство, что все, что было плохо для Мингуилло, шло на пользу им.

Хэмиш Гилфитер простонал:

– Но более всего я виню себя в том, что позволил моей славной Сесилии взвалить на себя тяжесть наших дурных пожеланий и осуществить их.

Марчелла не сказала ничего, а только сидела, похожая на печальное привидение, держа за руку Санто. Жозефа уютно прижалась ко мне и потерлась носом о мое плечо. Я тоже молчал.

Мои хозяева вели себя как кающиеся грешники. А мне хотелось во весь голос крикнуть им, что Сесилия Корнаро сделала то, о чем каждый из них втайне мечтал в глубине души, но чего их доброта и совесть никогда бы им не позволили. А для Мингуилло таких понятий попросту не существовало.

Сесилия Корнаро в своей бесстрашной ненависти послала Мингуилло смертоносный яд, то есть поступила так же, как он поступал со всеми, кто вставал у него на пути в этом мире.

Даже сейчас мое перо отказывается уронить хоть каплю чернил из жалости к Мингуилло Фазану!

– Brava[176] Сесилия Корнаро, – говорю я.

Она – сильная женщина, которая знает, как и кого нужно ненавидеть. Уже за одно это ее нужно хвалить и воспевать.

Доктор Санто Альдобрандини

Жозефа принесла нам подробности того, как мой шурин лишился пальцев. Разумеется, это не имело никакого отношения к черной оспе. Он пострадал от недуга, с которым мне еще не доводилось сталкиваться за все годы своей врачебной практики: листая страницы книги, он порезал себе пальцы. В порезы попала грязь, что и стало причиной гангрены, сожравшей пострадавшие пальцы один за другим.

Но умереть от этого он все-таки не мог. А вот черная оспа – совсем другое дело.

Естественно, я не отправился предлагать свои услуги Мингуилло Фазану. Но, по мере того как шли дни, я мысленно сопровождал его по всем стадиям болезни. На тринадцатый день мы услышали, что хирург Сардон прокалывает все гнойнички на лице своего пациента иглой, смоченной карболовой кислотой, чтобы уменьшить образование ямок-оспин. Затем до нас дошли известия о том, что Мингуилло намазали оливковым маслом и глицерином, а затем покрыли толстым слоем сливок и муки, дабы помешать свету воздействовать на гнойнички.

Марчелла Фазан