Книга Каина

Мы могли бы воровать. Основная масса наших знакомых джанки регулярно это проделывала. Надо же им было на что ширяться. Но в тот момент, если кто решает для этой цели воровать в магазинах, значит он уже сталкивался с реальным шансом провести значительную часть жизни в стальной клетке. Несомненно, привыкнуть можно, даже к периодическим отсидкам. И, разумеется, мир покажется вдвое прекрасней, когда возвратишься на улицы. Но я для себя больше не мог выбирать подобную жизнь, как не смог бы предпочесть провести остаток моей жизни в Гренландии. Повсюду кроется бесконечное число возможностей, до самого момента смерти, даже в коже прокаженного, умело оперирующего своим колокольчиком. Но экстрим, агрессия и непредсказуемая природа сдвигов в существовании закоренелого зека, жизнь, как таковая, в условиях непрекращающейся шоковой терапии, озверения, необходимость ежедневно терпеть машиноподобную дисциплину, навязанную извне, банду и законы Линча пронумерованных людишек, коих контролируют смутно их же напоминающие другие людишки, неважно в каком «большом доме» граждан, каждодневные издевательства, мелкие унижения, постоянное бряцанье стали и пронзительное искусственное освещение; а Барон де Шарлю^[28], прикованный обнаженным к железной кровати в комнате 14А в «Джупиэне», тем не менее продолжает распоряжаться своей судьбой, в том смысле, что он как-никак не осужденный — немыслимо, чтобы я по доброй воле это выбрал.

А насчет торговли наркотой — этот вариант мы ни разу всерьёз не обсуждали. Чтобы делать это правильно, это должно стать профессией, а в качестве профессии, со всеми вытекающими мутными, случайными и двусмысленными связями — ну её к чёрту.

Мы с Джоди прожили вместе еще несколько дней, до того самого момента, который оба предвидели, когда мы разошлись на Шеридан-Сквер. Она вернулась в жилище к Пэт, а я… Я не помню.

Джоди двинула в бар. Мо, Трикси в кататоническом состоянии под колёсами, Саша — русский из белых, в сиську пьяный, вот-вот разревётся. Этих избегай.

— Джоди! — миниатюрная тётка под полтинник с каштановыми волосами высунулась из-за двух мужиков, сидящих за задним столиком. Это была Эдна.

Джоди неуверенно ей кивнула.

— Интересно, как у неё с лаве? — шепнула она мне.

Я покачал головой.

Женщина, жестикулируя пальцами, сделала знак. Он мог значить чего угодно. Джоди мотнула башкой, показывая, что она не понимает, а когда Эдна принялась жестикулировать с удвоенной энергией, Джоди развернулась, резко дёрнув головой.

— Пошли отсюда. — сказала она.

На улице мы помялись под моросящим дождём.

Мы пересекли авеню и заглянули в драгстор, где продавали книги в бумажных обложках.

— Нам бабок надо нарыть! — яростно зашептала Джоди, увидев, что я собрался посмотреть книжки.

— Разумеется, — ответил я. — но пока не знаю, как.

— Должен же быть кто-то…

— Во! Жди здесь, — велел я.

Алан Данн, мой знакомый по Парижу, к тому же кое-чем мне обязанный, как раз зашел в магазин. Ура. Я знал, он обязательно даст мне денег в долг.

— Привет, Алан.

— Здорово, Джо! Рад видеть, братан! Слышал, что ты здесь, всё старался разыскать. На днях встретил Мойру, сказала, ты работаешь на реке. Много понаписал?

— Порядочно, — небрежно сказал я. Но я слишком хорошо знал Данна, чтоб чувствовать необходимость ему напоминать.

Я расцвёл при этой мысли и попросил:

— Слушай, Алан, мне сейчас, сегодня вечером, деньги нужны…

— Конечно, Джо… тебе сколько?

— Двадцать долларов хватит.

Он уже успел вынуть бумажник. Вручил мне две десятки.

— Может кофе выпьем? — предложил он, когда я забрал деньги.

— Давай, — согласился я. — И спасибо за бабки, Алан. Очень тебе благодарен.

— Нормально, старик, всегда рад, — отвечал он.

— Подожди минутку, — проговорил я. Подошел к Джоди:

— Встречаемся минут через пятнадцать в «Джиме Муре».

Посмотри, может чего получиться взять.

— Сколько?

— Смотря что. У меня двадцатка.

Она расплылась в блаженной улыбке:

— Можно заскочить к Лу. Прямо сейчас ему звякну.

— Хорошо. Пока, — я вернулся к Алану, уже сидевшему за стойкой.

— Что за девчонка? — поинтересовался он, когда я опустился на стул рядом с ним.

— Джоди зовут.

— У неё красивые глаза. Но вид потрёпанный. Ты с ней живешь?

— Нет. Было дело, думал, что было бы здорово влюбиться в неё. Но не срослось. Всё равно, что любить Гонерилью. — я отхлебнул кофе. — Ты когда вернулся?

— Всего неделю назад.

Я был рад встретить его. Мне нравилось разговаривать о Франции. Вскоре мы стали смеяться над тем, что в Париже L’Histoire d’O^[29] запретили и одновременно дали литературную премию. В Париже упадок литературной цензуры — это война, которую вменяемые люди развернули против векового идиотизма.

— Рад был увидеть, Джо!

— Я тоже, Алан! Где ты остановился?

Он дал мне адрес.

— Ты слышал о своем арабском приятеле… как там его звать?

— Мидху, — сказал я. Мы возили Алана на автобусе в Обервиль, где знали один испанский квартальчик. Незаметное такое местечко среди испанских трущоб Парижа, около канала. Именно здесь селились те, кто не был поэтом, перемахнув через Пиренеи после Испанской гражданской войны.